На развалинах Мира

Пришлось вскрыть банку консервов и устроить себе ужин. От тушенки исходил ароматный запах — я предварительно разогрел ее на небольшом костре. Хотя, вряд ли этот маленький, скулящий комок, мог сильно страдать от голода. Не особо надеясь, я все же выставил аппетитно пахнущую банку к крыльцу, а сам приготовился к ожиданию.

Ждать пришлось долго, ноги отекли от напряжения. В какой-то миг он высунул тупую мордочку и мгновенно спрятал ее обратно. Потом снова показался и, нелепо косолапя, спустился по ступенькам вниз. Убежать я ему уже не дал…

Я всегда носил с собой целый моток веревки — на тот случай, если вдруг придется, куда-либо спускаться, или наоборот — выбираться из ямы. Сейчас она послужила для того, чтобы связать щенку лапы и пасть. Он отчаянно сопротивлялся и несколько раз больно укусил меня за руку. Но все же силы были не равны — я с ним справился и, переводя дух, положил мохнатый комок на крыльцо. Он даже в таком положении пытался сопротивляться и угрожающе рычал на меня, яростно сверкая своими ясными глазами-бусинками…

Следующим этапом стало возвращение к убитой собаке — теперь, после того, как я впервые в жизни, одолел в смертельном поединке, существо, значительно превосходящее меня в силе и размерах — у меня появилась своеобразная гордость. Я хотел увековечить память об этом надолго — хоть хвастаться такой победой было, собственно, не перед кем…

Она распласталась на земле. Возле черной туши темнело пятно, которое быстро впитывалось в пепел и песок. Я встал возле собаки и несколько секунд раздумывал… потом резким ударом топора отсек ей когти на лапах, а затем — громадные клыки, которыми она запросто могла разорвать меня по частям. Мне просто повезло, что я смог удержать топор в руках, когда встретил ее в неистовом полете на встречу смерти. Лезвие почти раскроило ей морду, и, хоть довершил начатое нож, но главный удар был все-таки нанесен именно топором. И только теперь я до конца осознал, что впервые в жизни одержал настоящую победу в смертельной схватке, где цена проигрыша означала собственную жизнь…

Я склонился над тушей и, преодолевая брезгливость и стараясь не оцарапаться, перевернул ее на спину — для того, чтобы снять с нее шкуру.

Это был первый в моей жизни подобный опыт — но все, когда ни будь, становится впервые. Я разрезал ей шкуру на брюхе от шеи до паха и принялся сдирать ее так же, как сдирают шкуру с баранов. Мне приходилось это видеть в юности, когда я жил в совсем иных краях.

Нельзя сказать, что это было легко — скорее, наоборот. Я боялся нанести себе малейшую — из-за бешенства собаки — царапину. Ее кровь могла попасть на ранку и нанести мне столько проблем, что об иных я бы уже и не вспоминал… Через часа два — все же это был мой первый опыт, и не самый удачный — я освободил шкуру от ее прежнего владельца, и теперь не знал, что с ней делать дальше. Как обрабатывать ее, я не имел ни малейшего понятия. Так, ничего не придумав, я решил скатать ее как можно туже и разбираться с трофеем уже дома.

Жалобный скулеж, чем-то напоминающий плач ребенка, казалось, был бесконечным. Где только щенок находил силы, чтобы так настойчиво выть?

Нервы у меня не выдержали…

— Ну что ты воешь? Так плохо, да?

Мы уже отошли от поселка и пересекли русло. Я мог выпустить его на поводке, не боясь того, что он убежит. Но щенок, словно изменив свое решение относительно нашего вынужденного знакомства, вовсе не собирался убегать… Черный комок, неуверенно держась на подгибающихся лапах, сделал шаг, другой и ткнулся мордочкой мне в руку. Волна нежности к этому маленькому существу сразу затопила меня без остатка — я столько дней был один! И этот щенок, по моей вине, оставшийся без матери — и, может быть, спасенный этим от смерти, сейчас искал во мне защиту и тепло, которого я и сам был лишен. Я взял его на руки, и щенок сразу прижался к моей груди. Он перестал поскуливать, быстро отогреваясь и пряча влажный нос в искусственном меху моей самодельной куртки.

— Есть хочешь?

Я погладил его по холке. В ответ он высунул шершавый язык и лизнул меня в ладонь. Это выглядело настолько впечатляюще — как осознанная реакция! — что я на мгновение растерялся…

— Ну… Ты что, слова понимаешь? Бред какой-то.

Вильнувший хвостик слегка задел руку. Пес снова ткнулся мордочкой в шерсть и затих, подобравшись в мохнатый и пушистый клубок. Некоторое время я просидел без движения — отдыхал от длительного перехода, да и щенок, на первый взгляд не очень тяжелый, все-таки был ощутимого веса, особенно, когда проделаешь двенадцать-двадцать километров с таким грузом за спиной.

И почти всю дорогу этот груз не вел себя спокойно… Кроме того, в мешке лежала и шкура овчарки — я понапрасну надеялся, что знакомый запах сможет его успокоить. Щенок заерзал. Я опустил его на землю, слегка опасаясь, что он попытается убежать. Но ему было необходимо другое — пес отошел в сторонку, и, как бы извиняюще на меня глядя — мол, сил больше нет терпеть, а спрятаться негде! — присел и сделал лужицу. Я усмехнулся:

— Иди сюда.

Щенок послушно вернулся.