На развалинах Мира

Шкуру я все-таки стянул, но с мясом делать ничего не стал — пусть оно достанется тому, кто его добыл. Щенок не стал отказываться, и, в отличие от его хозяина, стал с удовольствием уминать мясо. Мне пришлось отойти в сторону — хруст костей и окровавленная мордашка пса, выводили меня из себя…

Зато я убедился в том, что руины, все-таки, обитаемы… Пусть, не людьми, но хотя бы животными, принадлежность которых я так и не смог разгадать.

Меня это обрадовало — жизнь вернулась в город! И это же открытие внесло коррективы и в наше, до тех пор спокойное существование. Раз имелись такие зверьки, по размерам мало уступающие моему псу, то, наверняка, в руинах водились и более мелкие. А, раз так, что мешало им проникнуть в наш подвал и учинить такой погром, от которого мы бы не смогли оправиться? Придя к этому выводу, я принялся замазывать всевозможные щели и дыры, на которые до того не обращал внимания. Я брал для этого глину, смешивал ее с битым стеклом, и, рискуя порезаться, тщательно забивал смесью все, что попадалось на глаза. Не трогал только те отверстия, через которые осуществлялась вентиляция нашего убежища. Лишь одно отверстие я не решился заделывать — то, которое вело наверх, сквозь раздавленные этажи магазина.

Я прекрасно помнил, какое зрелище меня там может ожидать…

Закончив работу, я все-таки не удержался, и, соорудив возвышение из ящиков и бревен, решил исследовать дыру на всем ее протяжении. Мое предположение оправдалось — меж плитами перекрытия, разделявшими потолок подвала и верх первого этажа здания, оказалось свободное пространство. Очень узкое, чтобы там можно было свободно пролезть, и непроходимое еще и потому, что в нем оказались останки людей… Вначале я сразу захотел спуститься, но потом, передумав, повязал на лицо тряпку и протиснулся дальше. При слабом свете свечи — масляную плошку я брать не рискнул, боясь, что переверну ее и подпалю здесь все. Я увидел обломки мебели и какие-то пакеты. Рука едва дотянулась до ближайшего, и я с трудом вытащил один. Пытаться пролезть дальше, было бы безумием — плиты могли осесть и придавить меня здесь навсегда.

В пакете оказалось женское белье. Я не смог сдержать улыбки, когда увидел, что добыл в рискованном предприятии. На многих даже стояли ценники, и я вконец расплылся — купить их в подарок, для девушки, мог позволить себе далеко не каждый! Но мне оно оказалось совершенно не нужным…

Отверстие я заделывать не стал. Кто знает, вдруг оно, когда ни будь, мне еще и понадобиться? Я пытался отыскать, где оно выходит наверх, в каком месте холма. Но, как ни старался, так и не обнаружил. Возможно, оно скрывалось, где ни будь под плитами, сдвинуть которые я даже и не пытался.

А копать специально, не сильно хотелось. Довольно и того, что я знал о его существовании.

Ну а пока — мы развлекались тренировками и прогулками по ближайшим окрестностям. Я продолжал упражняться в метании ножа и маленького топорика, добавив к этому еще и броски копьем. Лезвие, укрепленное на конце древка, пробивало деревце-мишень, почти насквозь — при особо удачном броске. От скуки я еще раз сходил в «библиотеку». Наверное, это могло показаться кощунственно, и, быть может, даже нагло — но я бы отдал все эти произведения, всего за пару-другую, неприметных тетрадок, с описанием того, как мне вести себя в данной ситуации. Те советы, которыми нас щедро снабжали, при работе спасателем, теперь мало годились… — Идите по течению ручья, и он приведет вас к реке! — но, мои ручьи впадали в провалы в земле, или могли увести меня к пропасти. Осторожно разводите огонь в лесу, пользуясь сухими веточками и мхом! — а где, собственно, тот лес, который мне следовало беречь? В городе уже давно сгорело все, что могло гореть, и огни костров поддерживались теперь чем-то иным, вырывающимся из его недр. Все это не очень-то связывалось с тем, что меня окружало. Вот как выделывать шкуры, как ставить силки, как обеззараживать воду? За эти сведения, я бы стал раскапывать эту кучу до самого конца. А классики, маститые и знаменитые, уже не привлекали ничем. Впрочем, как и более читаемые, модные и увлекательные авторы — все, что описывалось ими, в их произведениях, теперь не имело никакого смысла. Это не было даже историей… Потому, что история, теперь писалась с чистого листа. И, одним из этих листочков стал я, и все, что со мной происходило.