На развалинах Мира

Щенок не оценил моей шутки. Гавкнув что-то, он продолжал рыть свою яму. От нечего делать — мы не спешили — я присел рядом, на слежавшуюся землю. Это была не земля — пепел, но, спрессовавшись, под нескончаемыми дождями, он стал столь же крепким, как и твердая порода. Только за пределами города, там, где почти не встречалось каменных строений, он как-то разлагался в почве и не принимал столь твердой формы. Теперь я понимал, почему дикари, про которых случалось смотреть в кино или телефильмах, всегда носили на задней части, какую ни будь ткань. Повесив кусок брезента по их примеру, я сразу оценил такой способ предохранять кое-какие участки своего тела, от неблагоприятного воздействия холодных камней. А ведь присаживаться на отдых приходилось часто, и, зачастую, не на самые подходящие для этого камни или глыбы. Подумав об этом, я с грустью усмехнулся — вот так!

Одеваюсь, как дикарь, ем как дикарь, наверное, скоро стану и думать так же… Разве только что пока еще не охочусь — но что-то подсказывало мне, что это не за горами…

— Как ты думаешь, щеня — когда я начну сходить с ума?

Хорошо, хоть он меня не понял — я бы точно свихнулся, начни он смотреть на меня, после этих слов, с укоризной — что, мол, несешь, хозяин? Он рылся в яме — наружу уже торчал один хвостик.

— Смотри, морду себе не оцарапай! Как я потом тебе ее лечить буду? Не пластырь же накладывать…

Ответом было приглушенное сопение — он меня не слышал. Вдалеке, на небосводе, заметно потемнело. Первый признак того, что через несколько минут, нас опять начнет поливать, какой ни будь дрянью. Я уже научился определять, когда пора сматываться в укрытие, и решил поторопить пса.

— Закругляйся! Нам пора!

Хвост вертанулся еще разок, и замер. Из глубины донеслось приглушенное и злое рычание.

— Что, крыша поехала? Вылазь, тебе говорят!

Рычание стало еще более грозным.

— Что такое?

Какое-то нехорошее предчувствие заполонило мне грудь — я словно знал, что щенок докопался до чего-то такого, что при ближайшем рассмотрении вряд ли может мне понравиться.

— Ну, что там? — Почему-то шепотом спросил я.

Мой пес, понемногу — то ли боком, то ли пятясь, как рак, выползал из отверстия. Он высвободил голову и грозно рыкнул — в голосе щенка уже слышалась будущая мощь! Он повернулся к яме задними ногами… и полил, как метят все собаки встречные столбы во дворах.

— Ого? Помечаешь? Или, презрение выказываешь… Если последнее, то поясни, пожалуйста — на чей счет?

Он неторопливо приблизился ко мне и ткнулся мордой в ладони. Я погладил его по голове. Щенок взвизгнул — отпрянул в сторону.

— Что такое? Ты ранен?

На ладони красными пятнышками отпечаталась кровь. Я притянул его к себе и раздвинул шерсть — на голове пса был длинный, свежий рубец!

— Порезался?

Щенок снова взвизгнул — я задел края ранки пальцами.

— Нет… Не похоже. Словно, об крючок зацепился. И что там тебе было надо?

Пес повернулся к яме и зло гавкнул.

— Ага, яма виновата. Не лезь, куда не надо!

По выражению морды собаки я понял, что все не так просто, как хотелось бы… Хотелось? Я поймал себя на мысли, что уже, кажется, понимаю, откуда эта царапина…

— Ну-ка, отойди, щеня…

Я подобрался, и, выставив копье вперед, наклонился к яме. Пес прокопал около метра, а далее виднелся темный провал…

— Вот как? Дыра… а в дыре кто? Что-то, железок я не наблюдаю, о которые можно так порезаться. — Я вздохнул, вглядываясь в темноту. — А значит… В этой дырке, кажется, что-то есть. Так?

Щенок склонил голову набок, прислушиваясь к моим словам.

— Так. А вот, что ты там нашел, мы выяснять, знаешь ли, не станем. Если оно смогло тебя так уделать — извини, но и мне туда не след соваться. А яму мы прикроем, на всякий случай.

Высмотрев поблизости один из крупных валунов, я с трудом подкатил его к отверстию. Щенок спокойно сидел и наблюдал за мной, ни во что не вмешиваясь.

— Вижу, ты не против… Тогда — так тому и быть!

Я навалил валун на яму и, убедившись в том, что он плотно лег на отверстие, положил сверху еще несколько камней поменьше. Сдвинуть их с места теперь не смог бы даже очень крупный зверь, если стал бы выбираться изнутри. Сверху уже стал накрапывать, вначале легкий, а потом усиливающийся дождик.

— Пошли! А то через минуту нас выжимать можно будет!

Мы дружно побежали под ближайшее укрытие — я высмотрел его заранее, когда еще сидел на камне. Едва мы втиснулись в узкую щель, как крупные и тяжелые капли, с силой, стали барабанить по земле, и все вмиг покрылось сплошными потоками грязи. Но я знал по опыту, что стоит ему закончиться, как вся эта вода и грязь исчезнет через полчаса, полностью впитаясь, во все всасывающий, пепел.

— Что же это было, щеня?

Я смочил тряпку в воде, и осторожно промыл ранку. В ремне у меня всегда находились иголка и нитка, и я, невзирая на отчаянный скулеж и попытки вырваться, на живую зашил края этой раны.

— Терпи, родной… Не маленький уже. Или — маленький? По тебе сразу и не поймешь. Вроде, вырос малость… Но, если ты в маму — то тебе еще расти и расти.