На речных берегах

Ей с первого и до последнего дня жизни не нужна земная твердь, ее стихия — вода. Глядя, как неуклюже переступает чомга широко расставленными ногами на гнезде, невозможно представить себе, как эта птица ходит. Ноги у нее от корпуса начинаются пяткой, поэтому и стоять она может или столбиком, или наклонившись вперед. Встав на ноги, чомга тут же почти падает обратно, словно не держат ее тоненькие подпорки. И на самом деле, ноги от пятки до лапы, до пальцев, узкие и плоские, как обоюдоострое ножевое лезвие, поэтому и воду они рассекают без сопротивления, как ножи. Вот и считается издавна, что коль чомга по своей воле из воды не выходит и стоит кое-как, то ходить она не может. Нет, может, и довольно шустро. По укатанному волной песочку она почти бежит, не падая и не спотыкаясь. Но развернутые на сто восемьдесят градусов лапы делают птичью походку настолько комичной, что бесхвостая фигурка кажется явившейся из сказочного мира мультфильмов. Когда-то Уолт Дисней удачно наделил семерку своих гномов именно такой походкой: неуклюжей, проворной и забавной.

Оперение у чомги особенное — короткое и густое. Но отдельное перышко не образует цельной и плотной, как у чаек и уток, пластинки. Покров из таких перьев легко пропускает воздух, и чомга, приготовившись к нырянью, мгновенно прижимает их к телу, становясь в этот миг стройнее, тоньше. Выдавливая из оперения часть воздуха, она уменьшает свой объем, почти ничего не теряя в весе. Плавучесть снижается, и птица без видимого усилия погружается под воду так быстро, что глаз не успевает уловить подробности этого погружения.

Гнездо у чомги — на воде, как у многих других птиц. Под яйцами в таком гнезде всегда сыро. В период насиживания птиц на плесе становится вполовину меньше.

И там, где, бывало, день-деньской танцевали неразлучные пары, ежедневно плавают какие-то флегматичные одиночки. Подремлет такой отшельник, почистится, снова подремлет. Потом, направившись к зарослям камыша или рогоза, нырнет и словно затаится на несколько минут на дне. Вынырнув, опять примется за туалет. Однако вынырнула не та птица, которая плавала тут раньше. За эти минуты произошла смена наседки на гнезде, скрытом в зеленой чаще. Чомга никогда не поплывет к своему гнезду напрямик с чистой воды в заросли, как утка или лысуха, а обязательно под водой. Нырнула, вынырнула, а где была, неизвестно.

Птенцы появляются на свет мокрые, из-за несуразных лапок и на птенцов не похожие, но, распушившись, становятся симпатичными полосатыми пуховичками. Они забираются к одному из родителей под крылья, и спина родителей недели две служит сухим и теплым гнездом всему выводку. На спине отца или матери птенцам не только уютно, но и безопасно: взрослая птица следит за камышовыми лунями, настораживается, когда один из хищников пролетает слишком близко, и готова мгновенно скрыться под водой вместе с детьми, если тот, не зная способностей чомги, вздумает напасть.

С выводком каждая семья, оставив ненужное больше гнездо, переселяется на открытые, свободные от травы места. И снова жизнь каждой пары и ее потомства на виду. Пока основное местопребывание птенцов — родительская спина, все заботы о них делятся между отцом и матерью поровну. И носят, и кормят детей родители по очереди, сами распределяя свое время для охоты, отдыха, туалета.

Поначалу птенцов родители кормят мелкой водной живностью, которой достаточно плавает под боком: разными личинками, водяными клопами, бокоплавами. Потом в их клювах начинают поблескивать мальки. Подрастают птенцы — крупнее становится добыча для них. На десятый день жизни птенец без усилий проглатывает окунька или красноперку длиной в мизинец. Утром или под вечер, когда на воде нет ряби, а солнце светит сбоку, возвращение с охоты и кормление выглядят как торжественная церемония. Чомга, отдав очередную порцию одному из птенцов, тут же ныряет и словно совсем исчезает с плеса, без предупреждения покинув семью. Но через несколько минут она уже плывет от дальних зарослей, раздвигая атласной грудкой коротенькие свечки нежно-розовых соцветий земноводного горца. Высоко поднята голова на тонкой, стройной шее, огнем вспыхивают перышки развернутого воротничка, сверкает в клюве золотой карасик. Будто драгоценный подарок несет, то и дело окуная его в воду, чтобы не потускнел. Подплывет, вспомнит, кто еще не получил своей доли, тому и отдаст рыбешку. Если малыш уронит тяжеловатую для него и скользкую добычу, то кормилец успевает подхватить ее и подать снова. Если все сыты, то последний улов достается ему самому.