На речных берегах

Когда птенцы накормлены, рыболов (пусть это был отец) начинает усердно чиститься. Птица то перебирает клювом перья спины и крыльев, то ложится на бок и старательно и быстро расчесывает и укладывает перышки на брюшке, потом переворачивается на другой бок и снова принимается за верхнюю сторону, встряхивается, плещет по воде крыльями, окунается, не ныряя, и опять принимается за перо. Ни мать, ни птенцы на ней не торопят отца, чтобы он снова отправлялся за кормом. Но затянувшееся чуть ли не на четверть часа охорашивание кажется молчаливым и упорным намеком на то, что за детьми и он посмотреть может, что и ему отдохнуть надо после часового плавания и ныряния.

И самка, встрепенувшись и стряхнув остатки дремоты, сбрасывает с себя птенцов и тоже начинает охорашиваться. А птенцы гурьбой устремляются к отцу и, заплыв сзади, забираются к нему на спину, выставив из-под крыльев только головки. Проходит минута за минутой, птенцы на отцовской спине начинают ссориться, ударяя друг друга клювиками. Отец в это время дремлет, не обращая внимания на их возню. А самка, занятая своей внешностью, будто готовится к какому-то визиту или встрече. Но птичий сон — дело быстрое, да и малыши на спине не сидят смирно, и отец, подняв голову, как бы разрешает самке отправляться на охоту. Она тут же, не отплывая, мгновенно ныряет и словно исчезает с плесика, а через час, накормив выводок, повторяет то, что делал самец. Тот отдает ей после этого птенцов и отправляется на охоту.

Проходит еще дня два-три, и родительская спина теряет привлекательность для птенцов. Они уже подолгу лежат на воде под боком у отца или матери, ныряют. Со спины соскакивают сами и не торопятся влезать на нее. Родители отдают им рыбешек уже не из клюва в клюв, а кладут на воду придавленных мальков: схвати правильно сам. И наконец, наступает короткий заключительный этап обучения самостоятельной охоте. Кормилец, поймав щуренка или плотвичку, старается не помять рыбешку, часто окунает ее в воду, чтобы не обсохла, не заснула. Остановившись с такой добычей чуть в сторонке от птенцов, ждет, когда самый голодный подплывет поближе, и опускает голову на всю длину своей шеи в воду: нырни, мол, и возьми там. Птенец ныряет и ловит щуренка живьем еще раз и, вынырнув, проглатывает его, как полагается. Если не получится сразу, у родителей хватит терпения довести умение до нужной сноровки. А выучив птенцов, нет-нет, да и отдадут то одному, то другому долю из своей охоты.

Подрастая, птенцы меняют полосатый наряд, в котором из яиц вышли, на другой, из пуха, необыкновенно нежного, короткого и густого, как недоваляный фетр. Этой особенностью сходны они с далекими пингвинами. Только жители моря не подходят к воде, пока у них не вырастет настоящее оперение, а молодняк чомги живет на воде. Пух непромокаем, прижать его к телу, как перо, невозможно, поэтому у подростков плавучесть выше, чем у родителей, а под водой им держаться труднее. Одеваются птенцы в перо лишь в конце лета, когда ростом почти сравниваются со взрослыми птицами.

Семья чомги очень дружна. Пока птенцы сидят на спине, они могут клевать друг друга (это в птичьих семьях не редкость), но, сойдя на воду, становятся добрее друг к другу. В жизни молодых птиц кроме обязательных действий есть место нехитрым играм с братьями или с родителями. Одна из них выглядит так: мать медленно, словно подгоняемая ветерком, плывет, не оборачиваясь, а один из птенцов, торопливо бултыхая лапками и вскидывая ими фонтанчики, гонится за ней с той же скоростью. Вдруг большая птица взъерошивается, становясь еще больше, поворачивает назад, пугая преследователя. Тот удирает, как может, но не всерьез, и шутливая погоня повторяется снова.

Взрослая птица в те свободные минуты, когда все сыты, позволяет себе немного порезвиться в сторонке. То неторопливо плывет, выставив из воды только шею. То, вытянув ее вперед, как-то по-щучьи проплывает несколько метров, едва погрузившись в воду, лишь две косые волны разбегаются за ней, да видны маленькие бурунчики от резких и сильных толчков ног. То начинает бегать по воде, вздымая каскады брызг. Затем опустит голову поглубже и лежит неподвижным обломком, разглядывая подводный мир не как охотник, а как любознательный наблюдатель.