На рейде "Ставрополь" (СИ)

- О, поладили! - засмеялись матросы. - Молодец, Боря!

Мало-помалу Боря осмелел, сел, подогнув под себя ноги, и принялся что-то рассказывать, поминутно кивая головой и вздыхая. Никто, конечно, ничего не понял, и лишь Рощин счел своим долгом разъяснить:

- Несладкая у этого парня жизнь, паете...

Только-только проводили скромного и ободранного гостя, как к правому борту подошла шестивесельная шлюпка. Из нее тяжело выкарабкалась уже знакомая всем увесистая фигура Цзяна, сопровождаемая каким-то офицером китайской таможенной службы. Офицер, казалось, был накачан воздухом:так гордо, не сгибаясь, держал он свою ушастую голову.

- Чинь-чинь, - приветствовал всех Цзян, - здравствуйте, господа!

Офицер в знак приветствия уперся глазами в палубу.

Копкевич, стоя рядом с капитаном, поморщился:

- Экий важный господин, - негромко сказал он. - Знаете ли, Генрих Иванович, у самих китайцев есть на это счет одна крайне интересная поговорка.

- Какая же? - механически поинтересовался Грюнфильд.

- "Из хорошего железа гвозди не делают, хороших людей в офицеры не отдают".

Генрих Иванович сдержанно улыбнулся и шагнул навстречу гостям:

- Рад вас видеть, господа, в добром здравии. Надеюсь, что все наши проблемы определенно разрешились, а все наши просьбы вами удовлетворены?

- О да! - поклонился Цзян. - Никаких проблем, начальник, для вас более не существует. Итак...

Он достал маленькую записную книжечку и почти торжественно развернул ее, открыв на нужной странице.

- Итак, господа. Вам запрещается: поддерживать какие-либо контакты с берегом, получать установленным порядком воду и продовольствие, сдавать почту, покидать рейд с целью самовольного захвата наиболее удобной якорной стоянки...

Китаец выпалил все это единым духом прямо в удивленные глаза капитана.

- Но... - начал было Генрих Иванович.

- ...кроме того, вам запрещается всякое обжалование настоящего решения портовых властей - оно утверждено самим губернатором...

Неожиданные гости давно уже покинули борт, а капитан все еще стоял прямо посреди палубы в некоем подобии шока.

- Ничего, Генрих Иванович, - пытался было утешить его Шмидт, - бог поможет, не пропадем и без их помощи.

И, словно в подтверждение сказанных помощником слов, у кормы вновь раздался плеск весел, подплыл неизвестный китаец, вежливо поздоровавшийся на ломаном английском языке. В шлюпке у него лежали две связанные свиньи и несколько ящиков с овощами и свежей зеленью.

- Вам просили передать вот это, - вежливо сказал китаец. - Все, что вы видите, и, кроме того, письмо.

Грюнфильд принял письмо в оригинальном фирменном конверте отеля "Кантон" с целлулоидным окошечком впереди, сломал печать.

- Ничего не понимаю! - он протянул письмо Шмидту.

На листе бумаги значилось: "Уважаемые и дорогие мои соотечественники! Наслышавшись от портовых валастей о том неприятном положении, в котором вы пребываете в настоящее время, посылаю вам свой скромный подарок в надежде, что он придется вам всем по вкусу. Очень прошу принять с искренними уверениями в моем глубоком к вам уважении. Вам соотечественник Алексей Лаврентьев".

К письму был а приложена пахнущая свежей типографской краской визитная карточка с указанием рода занятий хозяина - "промышленник и финансист", адреса его проживания - "Чифу, центр, отель "Кантон", а также номер телефона - 27.

Пока китайца, доставившего подарок, угощали прямо на палубе смирновской водкой, которую он пил с величайшей радостью и удовлетворением, Генрих Иванович счел своим долгом написать несколько слов неведомо откуда взявшемуся благодетелю.

"Уважаемый г-н Лаврентьев! - писал он. - Примите самую сердечную благодарность за столь приятный и неожиданный для команды "Ставрополя" подарок. Надеюсь, что вы выберете при случае удобное для вас время, чтобы наведаться к нам на борт, ибо сами мы, к сожалению, пока лишены иной возможности поблагодарить вас лично. Наше судно, действительно, находится сейчас не в самом завидном положении, и тем дороже для каждого из нас участие и помощь всякого истинно русского гражданина. Остаюсь в ожидании Г. Грюнфильд, капитан".

Вечером на судне был подлинный пир: свежая свинина заменила собой всем изрядно поднадоевшую солонину.

Этому событию предшествовала довольно-таки значительная работа доброй половины экипажа: ведь нужно было заколоть свиней и разделать их как положено. А положено было осмолить щетинку свежей соломкой, спустить кровь на кровяные колбаски, изготовить из печени ливерные, засолить в ящик сало... На судне все это было довольно сложной проблемой, тем более что Рощин категорически запретил смолить заколотых боцманом хрюшек на палубе.

- Пожара нам, паете, для полного счастья не хватает, - ворчал он.

Выход нашел снова оказавшийся у юорта"Ставрополя"Бинь. Он насыпал на свой плот толстый слой земли, привез соломы. Туши осмолили метрах в сорока от парохода, прямо на плоту. Все очень хвалили "Борю" за находчивость, и он этому очень и очень радовался.

- Интересно, - сказал за ужином Шмидт, - что это все-таки за человек? Я имею в виду господина Лаврентьева.