На руинах Константинополя. Хищники и безумцы

— Не совсем так. Посмотри на это иначе: твоя башня — выше башни Халила, и как бы Халил ни старался, твоя башня будет возвышаться над его постройкой. И это же касается Саруджи-паши. Твоя башня стоит чуть выше по склону, чем его. Так что и над Саруджой ты будешь возвышаться. В одном ты прав: должность великого визира не достанется тебе легко, придётся прилагать усилия. Но здесь Мехмед испытывает тебя потому, что по-другому нельзя. Он не может просто назначить тебя на должность, ведь тогда слишком многие спросят: «Почему? Чем Заганос достойнее других? Только тем, что он был воспитателем нашего правителя?»

— В самом деле? Значит, то, что я посчитал немилостью, это знак ободрения? — в свою очередь улыбнулся Заганос.

— Да, — прошептал евнух, а затем осторожно взял из руки друга тростниковую палочку и торопливо уничтожил рисунок. — Ты должен показать, что достоин. А ведь ты достоин.

«Ты достоин, мой Искендер, — повторил евнух, стоя на башне рядом с дворцом поверженного правителя румов. — Ты получишь то, что должен, или я — не я».

* * *

Мехмед не сомневался, что Шехабеддин, за много лет научившийся в точности исполнять желания своего повелителя, и на этот раз сделает всё, как нужно. Поэтому султан не удивился, когда, подъезжая к дворцу, вдруг почувствовал себя так, будто приехал в город как гость, а не как завоеватель.

Весь день Мехмед разъезжал по столице румов, теперь уже бывшей, и старался не обращать внимания на то, что делается вокруг. Как и полагается после успешной осады, султан отдал своим воинам город на разграбление, которое должно было длиться три дня. Как итог, на улицах не было никакого порядка. Везде драки, крики, а на мостовых валялись трупы и какие-то обломки, среди которых с трудом находил себе дорогу султанский конь, а также кони приближённых и свиты.

Это было неизбежное зло, поэтому Мехмед смотрел не на людей, а на здания, многие из которых, особенно древние, отличались удивительным совершенством линий и выглядели величественно, несмотря на следы разрушений от времени, которое не щадит ни одну постройку.

Недавно, обращаясь к войскам перед решающим штурмом, Мехмед совсем не просто так сказал, что в столице румов не ищет для себя никаких сокровищ, кроме зданий. Здания действительно были ему нужны, ведь о них столько рассказывал учитель-рум, причём рассказывал с восхищением, хоть и добавлял, что они медленно разрушаются. Мехмед радовался, что может сказать: «Теперь это всё — моё», и в то же время жалел, что ещё не скоро увидит город таким, каким тот был в дни мира и каким его мог увидеть каждый путешественник… кроме султана. Султан, приходя в чужой город, приносит с собой войну.

Вот почему Мехмед не удивился, но весьма обрадовался, когда обнаружил, что на улице, прилегающей к дворцу, нет никаких трупов и мусора, а двери соседних домов закрыты так, как будто туда никто не врывался: «Молодец, Шехабеддин-паша!»

Оказавшись внутри дворца, Мехмед ещё долго ходил по своим покоям, оглядывая их с почти детским восторгом. Всё как у румов! Мебель совсем другой формы и высоты, и резьба на ней совсем другая. Нисколько не похоже на турецкие, персидские или индийские вещи. Кувшины и прочая посуда — с рисунками, которых в Турции не встретишь. И ковры другие. И светильники. Всё! Как будто Мехмед приехал в гости к румам и хозяева дали ему в своём жилище лучшие комнаты.

— Шехабеддин-паша, я очень доволен, — наконец сказал Мехмед евнуху, который молча следовал за повелителем, ожидая замечаний или пожеланий.

Как раз в это время они оказались в помещениях, где евнух по его собственным словам не менял вообще ничего:

— Мне сказали, что покойный правитель румов выделил эти комнаты для жены, но жены у него последние годы не было, поэтому комнаты пустовали. Я подумал, что мой повелитель захочет поселить здесь кого-нибудь из приятных ему людей, чтобы видеться с ними во всякое время.

Мехмед ничего не ответил на это замечание, потому что вдруг увидел высокий стол, рядом с которым стояло несколько кресел. Такого не было в его личных покоях.

— Это что? — спросил султан.

— Убрать? — осведомился евнух.

— Нет-нет, оставить, — ответил Мехмед и сел в одно из кресел, которое располагалось ближе всех к столу, а затем положил ладонь на столешницу. — За такими столами румы едят, да?

— Да, повелитель.

— Завтра я буду есть за таким же столом.

— Повелитель хочет, чтобы завтра ему накрыли трапезу здесь? — спросил Шехабеддин.

— Нет, — ответил Мехмед, предвкушая, как увидит искреннее удивление евнуха. — На завтра я приглашён в дом к одному человеку из румийской знати. Буду есть за одним столом с ним и его семьёй.

Шехабеддин сначала удивился, а затем всерьёз испугался. Глаза его чуть расширились, а голос изменился, стал глухим:

— Повелитель, зачем тебе вкушать пищу в доме врага?

В отличие от искреннего удивления этот страх совсем не был забавен. К тому же евнух сейчас выглядел как мать, которая боится за своё малолетнее неразумное дитя, поэтому Мехмед с досадой ответил: