На руинах Константинополя. Хищники и безумцы

— Господину помочь снять доспех? — вежливо осведомилась она, но в ответ получила небрежное:

— Я сам. Иди.

Правда, снимать доспехи Тодорис не стал. Положил свой шлем и кольчужные перчатки на стол возле окна, меч в ножнах — на ближайшую скамью, а сам в оставшихся доспехах плюхнулся на кровать, жалобно скрипнувшую, и растянулся на ней. Не хотелось больше совершать ни одного движения. Совсем ни одного.

Светильник, оставленный служанкой, не мог полностью разогнать вечерний мрак, поэтому глаза сами собой закрывались, а Тодорис был совсем не против снова вздремнуть, но хотел бы, чтобы ему приснился тот же сон, что и минувшим днём.

Днём, когда юноша дремал, сидя на полу и привалившись спиной к стене, то кто-то принёс ему подушки и покрывало. Тодорис не разобрал, кто именно, но ему приснилось, что это была Эва, улыбчивая служанка Нотарасов, которую он даже видел среди прочих служанок в общей суматохе, держа осаду в доме.

Тодорису приснилось, что Эва, устроив его голову на подушках, нежно коснулась его щеки пальцами, а затем склонилась и поцеловала в угол рта. Тодорис улыбнулся, хотел что-то сказать, но пробормотал лишь невнятное:

— Ты…

Затем Эва укрыла его покрывалом. Он поймал её руку и не хотел отпускать, но девушка мягко высвободилась и ушла.

Этот сон был очень приятным воспоминанием, поэтому Тодорис, лёжа на кровати, недовольно нахмурился, когда скрипнула открываемая дверь. Юноше хотелось, чтобы о нём на время забыли, но он тут же переменил мнение, когда увидел, кто вошёл.

— Эва? — удивлённо проговорил он, а девушка, по всегдашнему обыкновению, улыбнулась.

Она держала в руках стопку мужских вещей, а поверх стопки лежала новая обувь:

— Добрый вечер, господин Тодорис. Я принесла вам, во что переодеться.

— Эва, неужели это ты? — продолжал удивляться Тодорис, который сел на кровати и уже хотел встать, но девушка остановила:

— Сидите. Я помогу снять сапоги и доспех.

Юноша вдруг смутился, сообразив, что сейчас пахнет совсем не розами, а если станет раздеваться, то запах лишь усилится. Женщины такого не любят, однако Эва, стянув с него сначала один сапог, а затем второй, повела себя так, как будто ничего не чувствует, и продолжала приветливо улыбаться.

Так же она повела себя и после того, как Тодорис с её помощью стащил с себя доспехи и снял верхнюю тунику, а ведь воздух в комнате как будто загустел.

Казалось, девушку даже забавляло, что «господин» в отличие от нее сильно смущён. Тодорис запоздало подумал, что она, убирая за своими хозяевами и занимаясь стиркой, конечно, давно отучилась быть брезгливой, но эта догадка совершенно не помогала ему обрести уверенность в себе.

К счастью, Эва решила положить конец его мучениям и предложила:

— Если господин Тодорис хочет, я могу принести тёплую воду и полотенца для обтирания.

— Да, и поскорее, — взмолился тот.

Эва снова одарила его улыбкой, выскользнула из комнаты и очень скоро вернулась с тазом и полотенцами:

— Господин Тодорис хочет, чтобы я помогла обтереться?

— Нет, я сам. Я разве ребёнок? — Кажется, это прозвучало слишком резко, потому что улыбка на лице девушки померкла, и Тодорис поспешно добавил: — Я хотел сказать: пожалуйста, подожди немного снаружи. Я позову тебя, когда переоденусь в чистое.

Эва снова заулыбалась и вышла, но на этот раз — совсем не торопливой походкой, и оглянулась перед тем, как исчезнуть за дверью, а Тодорис принялся смывать с себя запах, от которого самому было тошно.

«Хоть она и улыбается, и делает вид, что всё хорошо, — твердил себе Тодорис, — но у меня сейчас не больше надежды на её благосклонность, чем у вшивого нищего на паперти». Зато, отмывшись и переодевшись, он сразу почувствовал себя намного увереннее.

Когда Эва пришла на зов и хотела собрать грязные вещи, лежащие ворохом на полу, юноша поймал её за руку и мягко сказал:

— Оставь это пока. Лучше посиди со мной немного. — Они сели на кровать, а затем Тодорис поймал и вторую руку девушки в свои. — Послушай, это же просто чудо, что мы встретились теперь. Я как раз вспоминал о тебе, и ты пришла. А ведь твоя госпожа могла отправить ко мне с вещами другую, не тебя.

Теперь уже для Эвы настало время смущаться. Она потупилась:

— Госпожа Мария отправила не меня. Я сама попросила другую служанку, чтобы уступила мне это поручение.

— Ах вот как! — с неподдельной радостью произнёс Тодорис.

— Да, — послышался тихий ответ.

— А знаешь, — продолжал Тодорис, — мне сегодня приснилось, что ты меня поцеловала. И мне очень хотелось бы снова увидеть этот сон.

— Это был не сон, — возразила Эва. — А господину показалось, что всё случилось во сне?

При таких обстоятельствах удачу уже невозможно было спугнуть! Тодорис отпустил ладони девушки, чтобы тут же обнять её за талию одной рукой, а другой рукой осторожно заставить приподнять потупленную в смущении голову. Эва (а всё-таки её звали Эвангелия или Эванфия?) позволила себя поцеловать. Наверное, Тодорис вопреки всем признакам боялся спугнуть удачу, потому что сначала поцеловал едва ощутимо, но затем крепче и крепче, а когда почувствовал, что его обнимают, то совсем потерял всякий страх: