На руинах Константинополя. Хищники и безумцы

— Эва, приходи ко мне сегодня ночью. Никто не знает, что будет с нами завтра. Что нам терять?

— Господин Тодорис…

— Скажи, что придёшь.

Эва не успела ничего ответить, потому что обернулась на звук открывающейся двери. Тодорис тоже посмотрел в ту сторону и увидел, что на пороге стоит тёща — госпожа Мария, которая ничего не сказала, но взглядом метала молнии и в зятя, и в свою служанку.

Девушка тут же вывернулась из объятий Тодориса, быстро собрала его грязную одежду и со словами:

— Господин, не беспокойтесь: я всё постираю, — прошмыгнула мимо хозяйки, чтобы скрыться в коридоре.

Только после этого госпожа Мария позволила себе заговорить:

— Тодорис, ты потерял всякий стыд. Ты забыл, что женат на моей дочери? Как у тебя хватает наглости позорить её под моей же крышей? До меня доходили слухи о твоём недостойном поведении, которое ты позволял себе после того, как моя дочь уехала в Венецию, но сейчас…

В другое время зять просто промолчал бы, но теперь неожиданно для себя ответил со всем возможным спокойствием:

— Вашей дочери здесь нет, госпожа Мария. И если уж говорить откровенно, никто не знает, что случится с каждым из обитателей этого дома в ближайшие дни. Наши судьбы — в руках Великого Турка. А если нам повезет и мы сможем вернуться к подобию прежней жизни, то будет лучше, чтобы вы притворились, будто ничего не видели.

Тёща поджала губы и несколько мгновений смотрела на него, как смотрел бы гневный образ с иконы, а затем сказала:

— Наша судьба в руках Бога, а не Великого Турка. Бог видел, что ты делал после отъезда моей дочери. И видит, что ты снова собрался делать… да ещё с чужой женой. — Заметив удивление на лице зятя, госпожа Мария чуть насмешливо продолжала: — Эва забыла тебе сказать о том, что замужем? Ничего. Теперь ты знаешь. А сейчас иди в столовую. Лука, Леонтий и Яков уже там. Для нас всех время подкрепить силы и заодно решить, как нам пережить завтрашний день.

Только теперь Тодорис вспомнил, что целый день ничего не ел. По большому счёту есть не хотелось, но план действий на завтра и впрямь требовал обсуждения.

«Надеюсь, на этом семейном совете никто не предложит убить Великого Турка», — подумал юноша, а вслух произнёс:

— Хорошо, госпожа Мария, иду.

* * *

Поздний вечер 29 мая 1453 года, незадолго до полуночи

Арис, кажется, никогда такого прежде не испытывал: хотел проснуться и не мог. Он стремился вынырнуть из сна, вспоминая недавние события, выстраивая их в цепочку. В конце такой цепочки всегда находится явь, ведь, когда вспоминать уже нечего, ты спрашиваешь себя: «Что дальше?» — и взгляд обращается уже не вглубь сознания, а во внешний мир. Но сейчас этот трюк не удавался. Мысли возвращались к началу цепочки, и всё время хотелось повторять: «До чего же хитрый мертвец».

Когда Арис решил похоронить того мертвеца, с которого снял доспехи, то хоронил просто ради своего спокойствия. А оказалось, что был заключён договор: покойник получил погребение по всем правилам, а Арис — доспехи, в которых его всегда принимали за одного из защитников Города. Всегда.

Арис уже не верил в высшие силы, но история с мертвецом заставила поверить в то, что потусторонний мир существует и может влиять на мир живых. Договор с покойником действовал. И ещё как! И едва ли можно было считать обычным везением то, что случилось недавно, когда Арис, надев доспехи, в очередной раз поднялся на западную стену.

Как обычно, свои вылазки тень совершала ночью, а в ту ночь решила проверить, насколько хорошо охраняется стена возле Малого Влахернского дворца. В первые дни осады тень не решалась так рисковать, но с тех пор прошло больше полутора месяцев — она осмелела, а проверить следовало хотя бы потому, что венецианцы, которые охраняли то место, не были воинами. Генуэзцев, их соседей по стене, проверять не имело смысла, а у венецианцев (сборища ремесленников и торгашей!) дисциплина была хуже.

Арис поднялся на стену и, с нарочитой неторопливостью шагая по ней, смотрел по сторонам, чтобы понять, где расставлены дозоры и насколько они внимательны. Он всё время ждал, что его окликнут, и тогда кинулся бы прочь к ближайшей лестнице, чтобы скрыться в тёмных переулках Влахернского квартала, но ничего не происходило.

Арис уже добрался до того места, где к стене торцом примыкало здание дворца. В свете луны показалась каменная лестница, ведшая со стены во внутренний двор, поэтому тень остановилась и раздумывала, не спуститься ли, когда вдруг услышала старческий голос:

— И чего ты тут ходишь? — Это было сказано по-гречески.

Тень замерла, уже готовясь удирать, а старческий голос невозмутимо продолжал:

— Товарищи-то твои дрыхнут на постах, а ты чего не спишь? Совесть, что ли, спать не даёт?

Тень молча развела руками в ответ, пытаясь понять, кто её собеседник. Даже если бы можно было говорить, спрашивать не следовало, ведь старик разговаривал как будто с кем-то из знакомых.

— Толку от вас всё равно нет, — продолжал тот. — От вас во дворце один беспорядок, а если сунется кто, так вы всё проспите.