На семи холмах. Очерки культуры древнего Рима

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа;
Вознесся выше он главою непокорной
      Александрийского столпа.
Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит —
И славен буду я, доколь в подлунном мире
      Жив будет хоть один пиит.
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык:
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий
      Тунгус, и друг степей калмык.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
      И милость к падшим призывал.
Веленью божию, о Муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца;
Хвалу и клевету приемли равнодушно
      И не оспоривай глупца.

Тридцатую оду Горация переводили многие русские поэты: Фет, Порфиров, Фокков, Никольский, Семенов-Тян-Шанский, Шатерников, Голосовкер и другие.

Тема «Памятника» продолжает жить в поэзии XX века.

Валерий Брюсов, который восторженно приветствовал Октябрьскую революцию, создал наиболее точный перевод знаменитой оды Горация:

Памятник я воздвиг меди нетленнее;
Царственных пирамид выше строения,
Что ни едкость дождя, ни Аквилон пустой
Не разрушат вовек и ни бесчисленных
Ряд идущих годов, или бег времени.
Нет, не весь я умру: большая часть меня
Либитины уйдет, и я посмертною
Славой снова взрасту, сколь в Капитолии
Жрец верховный идет с девой безмолвною.
Буду назван, где мчит Авфид неистовый
И где бедный водой Давн над пастушеским
Племенем был царем: из ничего могущ
Первый я преклонил песни эольские
К италийским ладам. Гордость заслуженно,
Мельпомена, прими и мне дельфийскими
Благостно увенчай голову лаврами.

Владислав Ходасевич, который не понял революцию, написал «Памятник», полный глубокого пессимизма:

Во мне конец, во мне начало.
Мной совершенное так мало!
Но все ж я прочное звено:
Мне это счастие дано.
В России новой, но великой
Поставят идол мой двуликий
На перекрестке двух дорог,
Где время, ветер и песок…

Владимир Маяковский в своем вступлении к поэме «Во весь голос» трактует эту тему по-своему — необычайно жизнеутверждающе, оптимистично:

Мне наплевать
      на бронзы многопудье,
мне наплевать
      на мраморную слизь.
Сочтемся славою,—
      ведь мы свои же люди, —
пускай нам
      общим памятником будет
построенный
      в боях
            социализм!

Овидий

Пушкин и Овидий

Вся русская литература от Ломоносова до Пушкина развивалась под знаком классицизма.

В школьных программах того времени основное место занимало изучение древних языков, мифологии, греческой и римской литературы.

Не удивительно, что в стихах Пушкина так часто встречаются античные имена, в том числе имена героев Овидия — Ариóн, Дáфна, Икáр, Орфéй, Пигмалиóн и многие другие.

Лицейские стихи Пушкина часто носили подражательный характер. Обилие греческих и римских сюжетов в ранних произведениях соответствовало традиции и моде того времени. Но когда талант Пушкина созрел, поэт стал широко использовать античные темы, чтобы обмануть царскую цензуру, чтобы выразить свои прогрессивные взгляды на литературу, искусство, современную жизнь.

Особенно возрос интерес Пушкина к Овидию в годы южной ссылки. Здесь, на берегу Черного моря, поэт читал стихи Овидия на латинском языке и во французском переводе. Пушкин путешествовал по местам, связанным с именем великого римского поэта, и разыскивал его могилу.