На сердце без тебя метель... (СИ)

— Божечки мои! Говорила же я, что негоже тянуть тебе Лизавету Петровну на охоту свою! — Пульхерия Александровна улыбалась охотникам, приветственно целующим ее маленькую ручку, но пуговицы казакина так и не отпускала, не позволяя племяннику даже шага ступить от себя. Так и выговаривала ему, перемежая гневные реплики улыбками и словами приветствия в сторону тех, кто проходил мимо них в салоне, торопясь в гостевые половины, чтобы переменить платье к ужину.

— Я тебе говорила, что до добра твои выезды не доведут, и вот пожалуйте! Всего ничего миновало с той поры, как беда приключилась с Вдовиными, и вот новая напасть! С лошади упала! Такая хрупкая барышня! Ей-ей, гоже ли? Ох ты, Божечки мои, обойдется ли? Она ведь такая… такая…

— Я убежден, что здравию mademoiselle Вдовиной ничто не угрожает, что происшествие без последствий обошлось. Пожелаете — за господином Журовским пошлем в уезд, дабы подтверждение тому получить, — Александр сумел-таки отцепить пальчики тетушки от пуговицы и поцеловал каждый из них. — Простите меня, tantine, за беспокойство доставленное…

— Просить прощения тебе у madam Вдовиной и Лизаветы Петровны надобно, — Пульхерия Александровна вздохнула обеспокоенно, думая, отчего так зла была милая прежде барышня по возвращении в усадьбу. От собственной ли неуклюжести только? А потом все-таки спросила тихо, страшась ответа: — Не Василь ли?..

— Нет, ma tantine, не тревожьтесь, — заверил ее так же тихо Дмитриевский. — Причин для тревог нет…

Отчего-то в тот вечер он с особым нетерпением ждал сигнала к ужину. Хотелось снова взглянуть в эти удивительные глаза испуганной лани, которые спустя короткий миг могли превратиться в прищур разъяренной дикой кошки. Лиза действительно была кошкой, которую трудно удержать в руках. Горделивая, величавая, обманчиво нежная и хрупкая. Злится ли она на него до сей минуты, или гнев уже утих? Обожжет ли злым взглядом или скользнет невинно-влекущим, как бывало прежде? И кровь закипала в жилах при воспоминании, как рвалась она из его рук, как упали они в снег после…

Не потому ли, что нетерпение от ожидания достигло своего пика, Александр почувствовал себя обманутым, когда, придя в столовую, узнал, что mademoiselle Вдовина сказалась больной и к ужину не спустилась? Ее отказ вызвал в нем странную злость, которая только разрасталась в груди с каждой минутой, проведенной за столом. На нее, что показывала ему свое явное нерасположение. На Василя, что будучи, на удивление, в прекрасном настроении так и искрил своим обаянием. На мадам Вдовину, впервые спустившуюся при помощи лакеев в столовую — за то, что не смогла повлиять на дочь. На Зубову-старшую — за то, что смотрела на него, словно он задолжал ей огромную сумму и не выплачивает долг. И на остальных…

«…В вас нет ничего, что должно бы иметь истинному дворянину. Человек, лишенный благородства, презревший честь дворянскую, дворянский долг…»

Интересно, что думают они, эти люди, что сидят сейчас за его столом, охотно приезжают с визитами, подобострастно улыбаются и кланяются при встрече? Говорят ли о нем за спиной то же самое, что бросила ему в лицо нынче днем Лизавета Петровна? Что он опозорил честь своего рода, не одну сотню лет безупречно служившего царю и отечеству. Что его ошибка — темное пятно на славном имени Дмитриевских. Что он недостоин звания дворянина. Преступник, приговоренный царским судом…

Приподнятый настрой, что ощущал Александр с самого утра в предвкушении охоты и после — во время ожидания момента, когда она ступит в столовую, гордо выпрямив спину, испарился к последней перемене без остатка. Оттого и отказался он разделить с гостями «удовольствие от музицирования mademoiselle Зубовой».

— Прошу простить меня, — Александр склонился над ручкой Лиди, обтянутой кружевом митенки. — Вынужден откланяться. Возможно, в другой раз? Когда буду у вас с визитом?

Он знал, как загладить перед Лиди собственный уход из салона. Быть может, это глупо, но почему-то захотелось, чтобы она не огорчалась сейчас из-за него, как бывало прежде.

— Вы обещаетесь? — девушка, казалось, даже дыхание затаила, пока ждала его ответа.

И он улыбнулся грустно, понимая, что, верно, никогда не сможет дать ей того, чего она так ждет от него. Если только — отчасти…

— Обещаюсь.

В который раз Дмитриевский нарушил некогда установленное им же правило — не курить в библиотеке. Но хотелось отвлечься, а книги и журналы не помогали в том. В курительной же могли быть гости с охоты, и потому путь туда для него, желавшего остаться в одиночестве, был заказан.

Но не успел Александр вытянуть ноги к огню, раскурив трубку, как в дверь библиотеки тихо стукнул лакей, будто уже заранее прося прощения, что беспокоит.

— Александр Николаевич, мадам Вдовина просит уделить ей несколько минут…