На сердце без тебя метель... (СИ)

— Помнится, вы были столь недовольны его заявлением касательно сроков выздоровления madam ma mere, — не уступала Лиза, хотя понимала, как страшно разозлила его своим предположением. — Вы были просто в ярости… Что же еще я могу думать? Тем паче я даже не ведаю, что с моим маленьким братом, и это сводит меня с ума…

Он вдруг так неожиданно шагнул к ней, что она отпрянула в испуге, заметив злой прищур глаз и то, как сжалась в кулак его ладонь. Ее страх причинил ему боль. Лиза ясно увидела это в его глазах и в горьких складках, появившихся у рта.

— О господи, ты действительно полагаешь, что я мог причинить вред твоему брату? Ты так! И обо мне! — мужчина так же резко сел на скамью и опустил голову.

Видя его неприкрытое отчаяние, Лиза тут же смутилась. Как она может бросать обвинения, неуверенная ни в чем, кроме своих страхов? Она вспомнила, как некогда он, бросившись наперед слуг, переносил маленьких визжащих болонок через лужу, пытаясь заслужить ее несмелую улыбку. Как бережно опускал их наземь, несмотря на то, что одна из них, самая злющая, уже успела цапнуть его за палец.

Лизина рука сама помимо воли потянулась в ласкающем жесте и робко коснулась его волос, как некогда, только легко, мимолетно, чтобы никто не заметил. Лиза уже забыла, какие они шелковистые. Когда-то она пропускала его волосы сквозь пальцы, наслаждаясь таким неприличным прикосновением.

Ей вдруг захотелось опуститься перед ним на колени, отнять его ладони от лица и коснуться ими своих щек. Чтобы снова ощутить вихрь эмоций, что возникал при этом внутри. Чтобы поверить, что все еще возможно меж ними, несмотря на трепет ее души при одном лишь взгляде на другого человека, на желание покориться совсем другим рукам и губам. Несмотря на то, что ей придется ступить под своды этого храма чужой невестой, что ее спальня будет открыта для другого. И несмотря на те грехи, что уже покрыли мраком все то светлое, что некогда родилось меж ними…

Но вместо этого Лиза тихо прошептала:

— Мне привиделся дурной сон нынче ночью. Весьма дурной. Посему я прошу вас, заклинаю! Привезите мне хотя бы строчку от него! Чтобы я знала, что он в полном здравии… и как можно скорее!

— Я не могу уехать ранее Прощенного воскресенья, — покачал головой мужчина, не поднимая взгляда от пола церкви. Потому что не находил в себе сил посмотреть в ее взволнованное лицо. Потому что ее тревоги наполняли каким-то смутным беспокойством и его собственную душу.

— Я вас прошу!

— Это вызовет вопросы! Неужели не понимаете? Я не могу уехать ранее Прощенного воскресенья, — повторил он, твердо чеканя шепотом последние слова.

И Лиза быстро отошла от него к ближайшим образам, зачарованно уставившись на них, словно в молитве. Но он последовал за ней, встал за ее плечом и отчаянно зашептал:

— Я бы и сам уехал из Заозерного тотчас же после службы! Потому что я задыхаюсь здесь… Ты так далека от меня… Дальше, чем прежде, когда твоя старуха намеренно разделяла нас. Когда мне воистину думалось, что такой ангел, как ты, едва ли склонит голову к моим мольбам о милосердии к страждущей от любви душе. Я не могу видеть его подле тебя. Он увлечен, это так явственно нынче. Он желает заполучить тебя. Целиком и полностью. И мысль о том, что я сам толкаю тебя в его руки… невыносима! Я не сплю ночами… порой выхожу вон и делаю вид, что прогуливаюсь от бессонницы вокруг дома. Смотрю на твои темные окна и представляю, что ты уже его… И тогда нет мне горших мук… Я умираю здесь! Каждый день… каждый час… и даже твой взгляд не растопит льда в моей душе… Я смотрю на тебя всякий раз и теряю силы… слабею в стремлении своем…

— Тогда езжайте теперь же, до Сырной седмицы. Вам не составит труда отыскать причину для отъезда.

Мужчина едва не скривился, осознав, что голос Лизы прозвучал слишком ровно после признаний, что он невольно себе позволил. Он не мог видеть ее лица, только тугие локоны, спускающиеся из-под полей капора ей на плечи. И ему страстно захотелось спрятаться в этих локонах от всех и вся. И не думать ни о чем, затерявшись в аромате ее волос…

Он решил все задолго до того, как она сумела проникнуть в его черствую душу. Так отчего же сейчас он бы с радостью убежал от себя самого? Быть может, Лиза права? И ему действительно стоить уехать, а не ждать со страхом и ревностью момента, даже мысль о котором причиняла невыносимую боль?

Он заметил, что горничная Лизы освободилась, а значит, момент их нечаянной близости подошел к концу. Перед тем, как отойти от иконы, Лиза еще раз перекрестилась, а потом прошептала:

— Я вас прошу! Один лишь знак от него, чтобы я не мучилась тревогами. Коли любите меня…

Это был некрасивый прием. Умышленная хитрость, на которую она прежде была неспособна. Chantage, если говорить прямо. Но Лиза проигнорировала внутренний голос, что остался от прежней, честной и наивной, Лизы. Ей было до крайности необходимо получить доказательство того, что ее брат жив и здоров. «Ах, братец! Из-за наивности своих лет ты даже не понимаешь, какие тучи нависли над нашими с тобой головами!»