На сердце без тебя метель...

Старый слуга не знал ответа, и Александр только коротко кивнул, отпуская его. Затем точно так же заверил отца Феодора, что ему не худо, просто необходим короткий отдых.

— Наим глухой, — предупредил иерей Александра насчет служки, гасившего свечи в храме. — Ничего не услышит… не поймет. Только Господь услышит, ежели решишься…

«Глупо, — думал Александр, сидя на лавке в притворе и глядя со своего места на темные лики. — Глупо думать, что я могу вдруг попросить. У кого просить? У стен? Нет, понапрасну тратить слова я ни за что не стану»

Церковь медленно погружалась во мрак, нарушаемый только проблесками масляных лампадок. Он и сам не мог объяснить, как это случилось. Казалось, лишь на миг закрыл глаза, уступая усталости последних дней. А когда открыл, с ужасом понял, что остался в полном одиночестве в пустом храме — запертый глухим служкой, не приметившим его в темном углу притвора.

Сначала Александр пытался сломать двери. Но толстые доски и увесистый замок не поддавались, и он оставил это затею, чувствуя, как его охватывает паника. До окон ведь не добраться, слишком высоко.

Этого не может быть! Не может быть! Он метался по храму, словно дикий зверь в клетке, понимая, что, вполне вероятно, в эту самую минуту Лиза может испустить последний вздох. Ей не сделалось лучше. Все не так. Напротив, Вогель не случайно произнес те страшные слова, что крутились в голове Александра, пока он искал выход из ловушки.

«Силы для обряд. Чтобы успеть…»

— Это что, насмешка такая? Кара?! Наказание за все, что сотворил?! — воскликнул Александр в сердцах, теряя остатки самообладания. — Мне говорили, что ты милосерден! И это твое милосердие?! Запереть меня здесь! Забрать ее жизнь…

Он замер на месте, обернувшись на лик, скудно освещенный неровным светом лампадки. Встретил взгляд понимающих глаз, которые наблюдали за ним будто отовсюду. И внезапно, на какой-то короткий миг, эти глаза показались Александру живыми. Верно, виной тому были всполохи огонька лампадки, игра света и ничего более. Или собственное желание найти того, кто услышит и поможет, явив свое милосердие?

Александр никогда и ни у кого ничего не просил. Никогда. Даже прошение государю о помиловании считал немыслимым в силу собственной гордыни. А теперь он стоял перед иконой и всем нутром ощущал, что ему до безумия хочется верить — верить, что, если он попросит, будет услышан; что есть тот, кто будет милостив к нему и добр, и все простит, и даст еще один шанс начать все сначала. С чистого листа. С ней. Самое заветное его желание.

Александр и сам не мог впоследствии вспомнить, что говорил, обращаясь к лику и глядя в его выразительные кроткие глаза. Слова лились потоком откуда-то из глубины души, а вместе с ними выплескивалось отчаяние, которое все эти два дня он пытался в себе утаить. Но он помнил, как стало легче после. Эта полуисповедь-полумольба лишила его последних сил. Опустошила, не оставив взамен ничего. Все также теплился огонек в лампадках, также наблюдали за ним лики с икон, и также Александр был заперт в стенах деревянной церкви. Никто не придет за ним, еще долго не станут его разыскивать, ведь он сам сказал, что пройдется, что не хочет быть на соборовании… И только в одном случае его хватится Платон, когда случится то, о чем не достает сил даже помыслить. А стало быть, отсутствие розысков — хороший знак…

Ему снилось, что он карабкается вверх с ветки на ветку, слегка обдирая ладони о шершавую кору. На запястье у него была повязана белая лента из полупрозрачного газа. Он точно знал, что, если завяжет ее на одной из веток подобно окрестным крестьянам, то все будет хорошо, но что именно уловить никак не мог. Все карабкался и карабкался к заливающему глаза свету. А когда остановился, с трудом балансируя на верхних ветвях дерева, и решил, что уже пора, с удивлением обнаружил в руках вовсе не ленту, а кружево фаты — тонкое дорогое кружево, которым Лиза собиралась покрыть голову на их венчании. Он ведь сжег ту фату вместе с венком из белых шелковых цветов. Он точно помнил это! И от удивления, что фата снова оказалась в его руках, пальцы сами собой разжались, отдавая кружево на потеху ветру. Фата медленно закружилось в плавном танце и опустилась на землю у подножия деревьев. А сам он в неловкой попытке поймать ее нелепо взмахнул руками, пошатнулся и…

…и проснулся от звуков брякнувшего засова и скрежета тяжелого замка на дверях церкви. В храме заметно посветлело — за окнами занимался рассвет. Александр выпрямился на скамье, чувствуя неприятное покалывание в теле, а потом замер, увидев перед собой заметно взволнованного Платона.

Его искали. И он понимал, зачем…

Глава 42