На сердце без тебя метель...

Не успел доктор откланяться, как в дверь постучали снова. Через мгновение при помощи лакеев в спальню вошла Пульхерия Александровна и с легким кряхтением опустилась в кресло у постели.

— Ах, моя девочка! — воскликнула она, глядя на Лизу подозрительно блестящими глазами. — Это такое счастье! Je n'aurais pas cru voir le jour… и вы… это вы! И это все… Comme c'est romantique!^[373]

Что же могло быть очевиднее, чем детский восторг тетушки Дмитриевского? Старушка радовалась так заразительно, что и сама Лиза невольно поддалась ее настроению. Она слушала рассказ Пульхерии Александровны и уже почти верила, что Александр спас ее от толпы крестьян, когда она ехала в Заозерное, что они обвенчались, опасаясь, что смерть заберет Лизу, и что их любовь все-таки победила смерть.

— Нам нужно всенепременно дать званый обед, когда вы выправитесь, — убеждала Лизу старушка. — Созвать всех соседей, а может статься, и столичных аль московских знакомцев. Надобно избежать лишних толков, дитя мое, и представить вас, как полагается, чтобы все увидели, какая прелестная супруга у Alexandre. Только вот жалость — ваш новый гардероб пожрал огонь. Не выходить же вам в чужих платьях из сундуков! Тогда придется ждать… А! Я придумала! — восторженно захлопала в ладоши Пульхерия Александровна. — Мы пошлем за портнихой в Тверь! Или из Москвы желаете мастерицу? Выпишем ткани и кружева… Пусть работает, покамест вы набираетесь сил, верно? Ах, как же ловко я придумала!

Старушка осталась с Лизой на ужин, который им сервировали тут же, в спальне. Она настояла, чтобы позвали племянника, но, к облегчению Лизы, не готовой пока встречаться с Александром, граф отказался, сославшись на занятость.

— Немудрено, — покачала головой Пульхерия Александровна. — Ему нынче во все вникать приходится, не то что прежде, как при Борисе Григорьевиче бывало. А за болезнью вашей и вовсе дела позабросил. Почти неделю в доме не появлялся.

За ужином Лиза все больше молчала, не мешая Пульхерии Александровне делиться последними новостями: о том, что Борис оставил службу у Дмитриевского из-за удара, случившегося с матерью, о том, что Василь пропал еще с прошлого лета, но тайком известил ее в своей записке, что планирует выехать за границу и более не возвращаться.

— Не от большого ума все, — качала головой старушка. — Как же он там будет? В чужом краю, без средств… Alexandre ведь не сразу смягчится. А за границей, говорят, все дорого… как же он будет там, mon Vasil?

К концу ужина Пульхерию Александровну разморило от вина, и она задремала прямо в кресле, не проснувшись, даже когда кресло подхватили с обеих сторон два дюжих лакея. Затем слуги унесли посуду и остатки ужина. Приготовив Лизу ко сну, ушли приставленные к ней девушки. И ей вдруг пришло в голову, что сейчас самое время наконец потребовать объяснений. Она глубоко вздохнула и смело шагнула к двери, ведущей в покои Александра. Но там было пусто — Дмитриевского не оказалось ни в спальне, ни в туалетной комнате, ни в гостиной. Только распахнутые в парк окна впускали в комнаты едва уловимые ночные шорохи да огоньки свечей трепетали от легкого сквозняка.

«Где же он?» — встревожилась Лиза. Почему он ушел сразу же, как принес ее сюда? Почему не показался после? Неизвестность томила. Вопросы гулким роем кружились в голове.

В ту ночь Александр не ночевал в своих покоях. После завтрака Лиза снова побывала в его комнатах — все вещи так и остались нетронутыми, как и идеально застеленная покрывалом кровать.

Спустя какое-то время за сменой одежды для барина зашел лакей, и замер в испуге, когда Лиза быстро зашла в гардеробную, ожидая застать там Александра. Спрашивать, где граф, и тем более, где он провел ночь, новоиспеченная графиня не стала. Правда, на третий вечер уже с трудом сдерживала себя, чтобы не задавать вопросов Пульхерии Александровне, доктору Вогелю и даже собственным горничным.

Александр явно ее избегал. За минувшие дни она видела его лишь однажды из окна, когда он выгуливал в парке пару собак. И все. Остальное Лизе передавали на словах: о том, что его сиятельство интересуется ее самочувствием и желает ей скорейшего выздоровления, что барин самолично выезжал на постоялый двор и убедился, что из оставшихся там выжил лишь один из лакеев саратовской барыни. Всех заперли на карантин, никому не удалось избежать заражения, как объяснил позднее доктор Вогель заплаканной Лизе.

— Зато закрыть болезнь. Никто не умереть в уезд. Keine Seuche^[374].

У Лизы же всякий раз при упоминании постоялого двора сжималось сердце, и не только от понимания того, как близка она сама была к смерти. Прохор пожертвовал ради нее своей жизнью, как и обещал Никите перед выездом. Спас ее, но умер сам. А она даже не знает, где и как его схоронили. Только и может, что попросить отца Феодора молиться за упокой лакея, Маши и других несчастных.