На скалах и долинах Дагестана. Герои и фанатики

Солнце, словно король из своей опочивальни, приветливо улыбаясь, вышло из-за зубчатой вершины и, затопив землю своими яркими лучами, озарило темные ряды шамилевских полчищ, выстроенных в строгом порядке по сотням и по пятисотням.

Перед каждым отдельным отрядом, в желтых черкесках, с серебряными значками в виде блях и полулуний стояли наибы-начальники. Всюду развевались распущенные концы белых повязок на черных и рыжих барашковых папахах. Пестрели яркие значки и знамена, сверкали отделанные в серебро оружия.

Тишина царила мертвая. Все стояли и ждали в напряженном молчании.

На отдельной небольшой возвышенности в центре круга, образуемого его войсками, стоял Шамиль. На этот раз он был одет в старую черкеску, босой, на голове чалма. Вокруг него — самые близкие лица и муллы.

Тут же чернела глубокая яма, вырытая за ночь. Подле ямы белели грудой сложенные доски.

Шамиль подошел к краю ямы и поднял руки в знак того, что он желает говорить. Все насторожили слух.

— Братья мои, — раздался отчетливый, слышимый на большое расстояние голос имама. — Желаете ли вы, чтобы Аллах отвратил лицо свое от нас и предал бы во власть гяурам? Желаете ли вы, чтобы пришли неверные в ваши аулы, отняли бы ваших молодых жен и дочерей, а младенцам вашим разбили головы о камни? Согласны ли вы, отдав оружие врагам, обратиться во вьючных животных и, обливаясь потом, таскать на спинах камни для стен их крепостей и вокруг их рыть глубокие рвы? Хотите ли вы видеть в ваших аулах на тех местах, где стоят ныне наши святые мечети, христианские храмы? Легко ли вам будет смотреть, как стая свиней начнет бегать по могилам ваших предков и нечистыми своими рылами нюхать возложенные на них надгробные памятники? Отвечайте, хотите ли вы всего этого?

Шамиль на мгновение умолк. Словно ропот моря, глухо промчались по рядам протестующие возгласы, промчались и смолкли. Шамиль продолжал:

— Вы ропщете, вы не соглашаетесь, но что вы делаете, чтобы всего этого не случилось? Ничего или почти ничего! Вместо того чтобы биться с врагами до последней капли крови, вы при встрече с ними спешите скорее расстрелять ваши патроны и затем бежите в разные стороны, не пытаясь даже вступить с русскими в единоборство. Вид штыков отнимает у вас всякую бодрость. Стыдитесь, воины пророка, разве так подобает вам вести себя, если вы действительно желаете достигнуть свободы? Аллах любит храбрых и ненавидит трусов. Он недоволен вами и посылает победу врагам, чтобы тем вразумить нас и заставить свято чтить его заповеди. Вот видите эту яму? Я, имам Чечни и Дагестана, добровольно схожу в нее и буду находиться в ней три дня и три ночи. Я буду молиться за народ наш, но и вы молитесь. Именем пророка приказываю вам, чтобы пока я нахожусь в моей временной могиле, — он указал пальцем на яму, — ни один из вас не посмел бы сойти с своего места. Наибам поручаю следить за этим. Ослушников ожидает смерть. Такова моя воля.

Окончив речь, Шамиль, поддерживаемый двумя муллами, осторожно спустился по приставленной лестнице на дно ямы. Как только он скрылся из глаз, присутствовавшие на холме друзья имама поспешили заложить отверстие досками, поверх которых набросали землю. Получилась настоящая могила. Для пропуска воздуха сбоку была оставлена сколоченная из досок труба. Когда могила была засыпана, четыре муллы принялись пронзительно выкрикивать слова молитвы. Народ слушал внимательно, с затаенным ужасом поглядывая на свежую насыпь могилы, под которой в глубоком мраке сидел теперь имам, принявший на себя грехи народа и за него подвергший себя жестокой пытке.

Три дня и три ночи собравшиеся на склон вершины горцы простояли на одном месте, не спуская глаз с роковой могилы. Ноги у них одеревенели, от жажды и голода губы у многих почернели и растрескались, но, помня строгий приказ Шамиля, никто из них не осмелился покинуть ряды. На третий день утром стоявшие у края могилы муллы услыхали глухой голос имама, приказывавшего выпустить его. Десяток лопат жадно схватились за работу, и в несколько взмахов земля была сброшена, доски разобраны, и через минуту Шамиль показался над ямой. Он был страшно бледен. Щеки его осунулись, глаза ввалились. Как только голова имама в белой чалме поверх папахи показалась из отверстия, неистовый исступленный рев многотысячной толпы потряс воздух. Ни один мускул не дрогнул на лице имама, только глаза его гордо сверкнули, и, обведя толпу проницательным, властным взглядом, он еще надменнее поднял голову в сознании своего могущества и власти над покорным его воле человеческим стадом, все более и более начинавшим приходить в экстаз. С минуту он стоял неподвижно, облитый лучами солнца, но вот медленно поднялась вверх рука его, и по этому знаку ревущая толпа сразу умолкла. Наступила мертвая тишина, в которой каждое слово имама отдавалось громко и отчетливо.

— Нет Бога, кроме Бога, и Магомет — пророк его, — начал Шамиль и, сделав это необходимое вступление, заговорил резким, властным голосом.

Он говорил долго, и каждое слово имама проникало в душу жадно слушавшей его толпы.