На скалах и долинах Дагестана. Герои и фанатики

В детстве он еще с родителями бывал в монастыре, и теперь ему вспомнились низкие, старинные стены монастырской ограды еще московского периода, с зубцами и бойницами, тяжелые, окованные железом дубовые ворота, усыпанные песочком и обсаженные деревьями аллеи, белый небольшой собор, скромно прячущийся в густой зелени парка, и две еще более скромные небольшие часовни, одна каменная, другая деревянная, с пестро расписанными, от времени потемневшими куполами, с словно игрушечными колокольнями, в пролетах которых мирно покоились старинные колокола, подаренные монастырю еще царем Алексеем Михайловичем. Справа и слева от въезда шли кельи. Ване особенно нравились эти низкие строения с крошечными окнами, в которые ласково заглядывали кусты густо разросшейся сирени и бузины; там было все так чисто, прохладно, чем-то неземным веяло из небольших комнат, бедно, но уютно убранных, за стенами которых, казалось, человеческая жизнь должна была протекать совсем по-особенному, без всякой суеты, дрязг и шума.

Колосову живо вспомнились ночлеги в этом монастыре. Нигде не просыпался он так рано, как там; наскоро одевшись, он в таком светло-радостном настроении духа, веселый и счастливый, выбегал в густой тенистый сад и в восхищении останавливался, опьяненный ароматом цветов и грохотом птичьего разноголосого крика. Ване казалось, что нигде птицы не кричат так громко и весело, как в монастырском саду. Настоящее царство пернатых. Не тревожимые, не пугаемые никем, птицы жили полной свободой, счастливые своей безопасностью. Серенькие, желтенькие, синеватые, розоватые, всех цветов и оттенков, они наполняли густые вершины столетних кленов, лип и берез и старались как бы перекричать одна другую в своем птичьем неистовом восторге.

Колосову сделалось вдруг нестерпимо грустно, воспоминаниями детства повеяло на него, вспомнились добрые старые лица родителей, теперь умерших, родительский дом, такой милый и уютный. Ах, если бы можно было сразу очутиться там, в мирной тишине сельского уголка, далеко-далеко от всего того, что так тяжело угнетает в настоящую минуту его душу… Ему вспомнилась штаб-квартира, дом Панкратьевых, Аня, и, странное дело, эти воспоминания не трогали его, не туда рвалась его душа; даже образ княгини поблек в его глазах, не к ней тянуло его, а все туда же, в густо заросший монастырский сад, где он когда-то бегал маленьким мальчонком в ситцевой рубашке, куда впоследствии юношей он приезжал на скромную могилу под белым каменным крестом, обсаженную кустами сирени, с зеленой скамеечкой и небольшим деревянным столиком перед нею.

Бум… бум… — рявкнуло впереди. Колосов поднял глаза. Облако беловатого дыма медленно расползалось в прозрачном, напоенном светом и теплом воздухе. Глухо гремел ворчливый барабан, ему вторил пронзительнорезкой трелью призывный рожок горниста. Колосов оглянулся: мимо него торопливо продвигались люди; лица у всех были серьезными, брови нахмурены; раздавались сдержанные вздохи и торопливый шепот произносимых наскоро про себя молитв… Наступал торжественно-грозный момент начала боя.

— Ну, братцы, — раздался подле Колосова чей-то взволнованно-возбужденный голос, — да как же «его» брать-то? Нешто на крыльях?

— Зачем на крыльях? — шутливо отозвался другой. — И пехом влезешь, как прикажут. Это тебе внове, а мы, братик, и не такие аулы брали.

Колосов оглянулся: разговаривали молодой солдат, недавно прибывший из России, и сивоусый кавказец с нашивкой на рукавах и Георгиевским крестом на груди.

Лицо молодого солдата было слегка бледно, а в широко открытых добродушных глазах отражалось любопытство, смешанное с невольным страхом, что же касается георгиевского кавалера, то он был совершенно спокоен, ни малейшего волнения не было заметно ни в его немного суровом коричневом лице, ни в серых серьезных глазах, смотревших прямо и смело перед собой на возвышающиеся впереди горы, где на краю скалистого, почти отвесного обрыва ютился аул.

Как и большинство чеченских аулов, Аргуани был построен амфитеатром. Каменные сакли, снабженные бойницами, шли ярусами, один выше другого, без всяких промежутков. Казалось, сплошная гигантская стена, составляя одно целое со скалою, на которой был расположен аул, возвышалась, преграждая путь. Узкая тропинка, едва-едва проходимая для арбы, круто поднималась вверх, со всех сторон сдавленная отвесными скалами.