Затем произошел неприятный инцидент. Адмирал Лаказ докладывает, что адмирал Буэ де Лапейрер достиг предельного по закону возраста, и встает вопрос, следует или не следует оставить его в виде исключения на службе как бывшего главнокомандующим во время войны и отличившегося в бою. По-видимому, адмирал не очень склонен к этой исключительной мере, но, так как он пострадал при Буэ де Лапейрере, он почти не высказывает своего собственного мнения и выражает готовность представить мне на подпись соответственный декрет. Некоторые министры – Пенлеве, Клемантель, Метен – замечают, что поблажка Лапейреру вызовет большое недовольство морской комиссии палаты. Тогда Бриан с жаром заступается за своего бывшего министра Лапейрера и заявляет, что с ним собираются поступить несправедливо. Этот незаслуженный упрек возмутил Лаказа; он бросил свой портфель на стол и воскликнул: «Господин председатель совета министров, прошу верить, что я не следую здесь каким-либо личным чувствам! Я выйду из министерства контр-адмиралом и, совершив свой долг, вернусь к себе домой. На днях я предложу вам произвести в вице-адмиралы контр-адмиралов, которые моложе меня. Я принял на себя обязанности министра и исполняю их со всем своим разумением. Но вы огорчили меня, заявив перед советом министров, что с моей стороны было бы некрасиво не оставить Лапейрера на службе. Я поступлю, как вы хотите, но по совести я не могу ничего сказать более по этому вопросу.» Бриан отвечает, что он сказал лишь: «С нашей стороны было бы некрасиво», то есть со стороны правительства, но он не настаивает, он подчиняется, он воздает должное бескорыстию министра и т. д. В свою очередь я пытаюсь успокоить умы, но адмирал Лаказ, обычно столь спокойный и владеющий собой, совершенно расстроился и чуть ли не дрожит от волнения.
После заседания, в три четверти пятого, должна состояться в моем кабинете беседа между Гальени и Брианом.
Буржуа, Клемантель, Тома, Тьерри, Мальви и Пенлеве остаются после заседания и беседуют со мной. Они сурово осуждают поведение Гальени, полагают, что оно согласовано с Клемансо. Пенлеве и Мальви уверены, что Гальени действует также заодно с Кастельно, окружение которого утверждает, что он спас положение вопреки Жоффру. Но впредь до получения более конкретной информации я не думаю, что Кастельно способен ввязаться в интригу. Все министры в один голос заявляют также, что Гальени не имеет права уходить в отставку, когда сражение в полном разгаре.
Плохие известия с левого берега Мааса. А между тем генерал Базелер уверял меня: «Мы ждем их и дадим им отпор, будьте спокойны!»
Навестил Гранклемана в санатории на улице Бизе. У него разодрало осколком правое плечо, но опасности нет. Он был ранен на наблюдательном посту, на котором я посетил генерала Жерара; снаряд разорвался через несколько минут после моего ухода. Гранклеман стремится опять на фронт, дежурящие у его постели жена и дочь стараются умерить его пыл.
В три четверти пятого явились Гальени и Бриан. Гальени тотчас взял слово: «Прежде чем перейти к главной теме, я должен протестовать против слов Бриана на сегодняшнем заседании, что я якобы становлюсь в оппозицию правительству. Вся моя жизнь опровергает такую оценку. Я всегда был честным солдатом. Когда я возвратился с Мадагаскара, я нашел в здании военного министерства Коппе, Деруледа, всю лигу патриотов. Они хотели увлечь меня бог знает во что. Я ответил: „Я сажусь в автомобиль своего начальника, министра колоний, и запрошу его приказаний“. Несколько дней спустя Шарль Дюпюи, бывший тогда председателем совета министров, председательствовал на банкете в мою честь и вручил мне золотую медаль. Я всегда держался такой линии. Я никому не служу, не являюсь агентом ни Клемансо, ни Думера.» И он продолжал в том же духе, причем в его голосе слышались действительно искренние нотки. Я отвечаю ему, что Бриан просто сказал следующее: если бы меморандум был опубликован, он поставил бы военного министра в оппозицию правительству и был бы использован врагами кабинета. Бриан тоже настаивает на этом толковании. «Впрочем, – говорит Гальени, – вопрос этот имеет лишь ретроспективное значение, а хотел я сказать вот что». И он вынимает из внутреннего кармана своей куртки документ на бланке военного министерства. «Это, – замечает он, – заключение трех врачей-специалистов. Они находят, что мне необходим совершенный покой от дел военного управления и министерства ввиду предстоящей мне операции предстательной железы. Они нашли у меня заражение мочевого канала. Мне несколько раз на день вставляют катетер. Я ничего не ем, питаюсь одним молоком. Я лишился сна и стал совершенно неработоспособным. Я не в состоянии даже перенести езду на автомобиле. По правде говоря, я не имею права оставаться в министерстве. Мне нужны по меньшей мере два месяца, чтобы подготовиться к операции, подвергнуться ей и восстановить свои силы после нее. Через два месяца распоряжайтесь мною по своему усмотрению, либо в министерстве, либо даже, если найдете нужным, на более активном посту».