На службе Франции. Президент республики о Первой мировой войне. В 2 книгах. Книга 2

Оставив Дюбайля в Бар-ле-Дюке, мы с Жоффром с наступлением ночи прибыли в Авиз в департаменте Марны. Здесь нас встретил Кастельно. Я вручил ему ленту к большому кресту ордена Почетного легиона и произнес при этом несколько слов, в которых подчеркивал, что он отдал родине свой большой военный опыт, свой ум и сердце и – увы! – также жизнь своих сыновей. При этом тяжелом воспоминании у многих офицеров навернулись на глаза слезы.

Пьер Лоти состоит в настоящее время при его штабе, но Кастельно не скрыл от меня, что не может его использовать, а предоставляет ему прогуливаться и искать материал для своих поэтических образов.

Кастельно ужинал со мной и Жоффром в моем поезде. Если Дюбайль, видимо, сторонник новых операций, то Кастельно – противник их. Он желает ограничиться в течение всей зимы обороной, беречь людей и экономить военные материалы. «Мы должны вести войну по-мещански, – сказал он мне, – подсчитывать все, как лавочники». Для покрытия нехватки контингентов и особенно недостатка кадров он предлагает перевести в пехоту три или четыре из <имеющихся у нас> десяти кавалерийских дивизий. Это даст нам офицеров и, кроме того, сократит бесполезные расходы на лошадей и фураж.

Понедельник, 8 ноября 1915 г.

Жоффр вчера вечером уехал обратно в Шантильи. Сегодня утром я встретился с Кастельно на вокзале в Шалоне-на-Марне. Мы отправились на автомобиле в Сюипп: я, Кастельно, полковник Пенелон и майор Фурнье из штаба Кастельно. По настоянию генерала я надел каску, как мои спутники. Что сказали бы, увидев меня, те, кто вышучивает мою фуражку?

Мы проехали Жоншери, сплошные развалины, и Сент-Илер – тоже сплошная куча камней, затем взяли направление на Суэн. Остановились у разрушенной мельницы; здесь была когда-то мыза Вак. Перед нами расстилается необъятная опустошенная равнина, вся изборожденная перекрещивающимися белыми меловыми линиями. Это наши старые окопы, отсюда наши 15-я и 14-я дивизии колониальной пехоты, одна – направо от нас, другая – налево, ринулись в атаку на неприятельские позиции. «Это была бурлящая волна героизма», – говорит Кастельно. Мы вчетвером идем по этому зловещему полю, на котором там и сям копошатся военные рабочие. Проходим через наши старые позиции и доходим на северо-западе к бывшим немецким позициям в Буа-де-ла-Шез. Глубокие окопы, развороченные нашими снарядами, блиндажи, выпотрошенные нашей канонадой, колючие проволоки, свисающие к земле. А за лесом, на заднем склоне, другие проволочные заграждения, которых мы не заметили и которые теперь приходится обходить. Сен-Симон, посетив после битвы в Нервиндене неприятельские окопы, удивлялся их глубине и правильности их сооружения; он пришел в восторг от небольших равелинов к полуночи. Что бы сказал он при виде нынешних тщательных сооружений? Мы шли вдоль траншей Блюхера до хода Тирпица, затем возвращаемся к траншее Гамбург и идем вдоль нее до выступа у Суэнской мельницы. Здесь перед битвой наши окопы почти соприкасались с окопами немцев. С того места, где мы находимся, перед нами открывается великолепная панорама на этот лунный ландшафт, весь белый – с одной стороны, весь серый – с другой, и везде одинаково печальный. Там и сям рощи обуглившихся деревьев. На туманном горизонте чернеет несколько скелетов сосен.

Грохот орудий не умолкает. Через старые траншеи Палатината и магдебургские фортификации мы возвращаемся к нашему автомобилю перед Суэном. Он отвозит нас в самый центр развалин. От разрушенной церкви остались только два упавших на землю колокола. На северо-востоке от Суэна мы можем проследить на местности те движения, которые проделала дивизия Маршана, чтобы завладеть траншеями Ратисбонн и Аустерлиц. По дороге встречаем солдат, которые посланы приводить в порядок позиции, отнятые у немцев. Вступаем с ними в разговор; они приводят нас к своему жилью, импровизированному в одной расширенной траншее и получившему от них забавное название: «Площадь оперы».

Отсюда мы направляемся к бывшему сектору марокканской дивизии и к лесу Сабо. Огромные воронки, вырытые минами, зияющие впадины в меловой почве, тысячи зеленоватых мешков с землей, которыми заткнуты трещины и ямы. Местами попадаются снаряды 58-миллиметрового калибра и снаряды Дюмезиля; они были брошены из наших окопов, не взорвались и жалко врылись в землю. Там и сям отдельные могилки с небольшими крестами, на которые надеты солдатские кепи, или кладбища из тридцати, сорока, пятидесяти могил. Из земли торчат бутылки с документами умерших. Поле резни, поле смерти, священное поле. Какие невероятные усилия, какая непобедимая мощь патриотической веры нужны были для того, чтобы наши солдаты могли взять эти укрепления, кажущиеся неприступными и несокрушимыми!