На солнце и в тени

– При таком раскладе у нас есть отличный шанс попасть в вашу собственную столовую неподалеку отсюда, куда я и хочу пойти. То, о чем мы говорим, опасно и противозаконно, и если мне придется посвятить вас во все детали того, что я собираюсь предпринять, мне надо хотя бы знать, кто вы такой.

– Скажите мне, зачем вам это знать, – быстро проговорил Вандерлин нейтральным тоном.

– Откуда я знаю, например, что вы не из ФБР и что все это не провокация?

– С какой целью?

– Не знаю.

– Вам же известно, – сказал Вандерлин, – что все они в обязательном порядке получают юридическое образование.

– Агенты ФБР? Ну и что?

– А то, вот вам некоторые правила этикета от Эмили Пост[155]. Никогда не спрашивай агента ФБР, занимался ли он юридической практикой: наживешь себе врага на всю оставшуюся жизнь. Будь я юристом, то бы занимался юридической практикой, Гарри, я не должен был бы служить в ФБР. ФБР пыталось закрыть нас еще до того, как мы учредились, потому что не хотят, чтобы мы вторгались в то, что они считают своей территорией, и потому что разбираются в операциях за рубежом хуже, чем свинья в апельсинах.

Это было новостью для Гарри, который видел теперь Вандерлина совсем не таким, как ожидал.

– Они долго копали под каждого из нас, пытаясь шантажом вынудить отказаться от участия в новой организации. И меня, и всех остальных. Это одна из причин, почему мы держим дистанцию между нами. Учитывая то, что вы собираетесь сделать, не в наших интересах, чтобы вас заподозрили в связи с нами. Не то чтобы они могли сильно навредить, но могут, например, попытаться заставить меня уйти в отставку, угрожая упрятать вас в тюрьму. Само собой, у них это не получится. А мы можем себе позволить понести некоторые потери, и с моей, и с вашей стороны, потому что то, что мы пытаемся сделать, очень важно.

– Но у них наверняка уже есть что-нибудь на вас, чем они могли бы воспользоваться, – предположил Гарри, – если только вы и все вокруг вас не абсолютно чисты.

Вандерлина это позабавило.

– Конечно, это не так, – сказал он, махнув рукой в сторону того, что осталось у них за спиной. – Это же Уолл-стрит, Гарри. Она вскормлена коррупцией. Мы контролируем капитал и управляем им, и страна не может без нас существовать, но почему у нас так мало наград, если не считать того, что когда мы открываем вентиль, то пьем из-под крана, когда захотим? Для этого не надо быть Паскалем или Эйнштейном. Государственные служащие – генералы, секретари кабинета – чья квалификация выше, чем у нас, да и ответственности больше, получают в сотни и тысячи раз меньше нашего. А капитал в странах свободного рынка – это почти общественный фонд, настолько они от него зависят. Мы даже не претендуем на то, что он наш. Он просто проходит через нас, когда мы перекачиваем и переводим его по другим каналам. Он принадлежит другим, но, знаете ли, вряд ли можно это понять, глядя на то, как мы сидим за их столом и отхлебываем. Шахтеры, разрабатывающие кимберлитовые трубки, не набивают себе карманы алмазами, Гарри, а вот мы поступаем именно так.

– Как же вы предполагаете продолжать то, что учреждаете, – спросил Гарри, – если они могут вас шантажировать?

– Шантажировать их в ответ.

– ФБР?

– ФБР. Не только они умеют находить компромат. У нас были свои люди даже в берлинской канцелярии. Почему же нам не проникнуть в агентство нашего собственного правительства?

– Потому что там не говорят по-немецки.

– Вполне могли бы, потому что они едва говорят по-английски. Поверьте, это было не слишком сложно, скорее неприятно.

– Чиновники просто пожертвуют какой-нибудь пешкой. Я был в армии. Я знаю.

– Не в том случае, если ответственное лицо – очень важная персона, на самом верху, – с нескрываемым удовольствием сказал Вандерлин.

– Джон Эдгар Гувер?

– У нас есть кое-что, чтобы полностью заткнуть это ничтожество. Поверьте мне.

Качая головой с недоверием и неприятием, что раздражало Вандерлина, Гарри сказал:

– Он бы заявил, что тот, кто на самом деле сделал то, в чем их обвиняют, был недобросовестным сотрудником самого низкого уровня. Как я уже сказал, пешкой, то бишь клерком.

– Если только он не сделал этого сам.

– Собственными руками? Джон Эдгар Гувер?

Вандерлину это почему-то показалось очень смешным.

– Что он сделал?

– На самом деле вам не надо это знать, да и нельзя. По крайней мере, пока мы не завоюем прочного положения, эта информация и сохранение ее в тайне гарантируют нам безопасность. Наверное, никто никогда об этом не узнает, но если бы он не поскользнулся, мы бы не смогли начать. Они все еще ждут своего шанса, любого подходящего случая, но я не могу придумать ничего, что может произойти, ничего, что помогло бы им соскочить с крючка, – а они, да, сидят у нас на крючке, даже если Гувер умрет. Но если мы пойдем ко мне в офис – у меня нет собственной столовой, мне нравится выходить из дома, – вас заметят и захотят узнать, кто вы такой. Это все испортит с самого начала.

– А сейчас они нас не видят?