На солнце и в тени

– Он будет весьма удивлен, – добавил Гарри, – если это правда. Но все подумают, что это гангстерская разборка, в которой взяла верх одна из сторон.

Вернувшись к схеме, они оговарили каждую секунду плана, что было не так уж и трудно, поскольку на все про все должно было уйти не больше нескольких минут. Каждый знал свою роль и свое место, а также роль и место других. Они не беспокоились, что забудут какие-то детали, потому что не только практиковались, но и знали, что смогут импровизировать, как не раз делали раньше. Это подводило к вопросу, который должен был прозвучать, и за обедом его поднял Джонсон.

– Как насчет потерь? – сказал он.

– Хотелось бы надеяться, что обойдемся без них, – ответил Гарри. – У нас преимущество внезапности, превосходящее вооружение, прикрытие и темнота. К тому же нам приходилось нападать, а у них опыта в обороне нет. Но если случатся жертвы, у нас есть аптечки, мы эвакуируем раненых и доставим сюда, где им окажет помощь хирург, который будет ждать наготове.

– А если убьют? – спросил Джонсон.

– Мы его заберем. Я раздам вам карточки, заполните их: ближайшие родственники, где хотите, чтобы вас похоронили, все такое.

– Я хочу, чтобы меня похоронили на Арлингтонском кладбище, – сказал Байер. – Евреев там хоронят?

– Конечно, хоронят, – сказал Сассингэм, – но только не тебя. Ты слишком здоровый.

– И завещания, – сказал Гарри. – Неофициально. К судье ничего не попадет.

– Мне завещание писать не нужно, – заявил Сассингэм. – Мне оставлять нечего и некому.

– Ты застрахован, – сказал ему Гарри. – Мы все застрахованы.

– Обо всем подумали, – сказал Байер. – На сколько?

– На тридцать тысяч.

– Это на всех вместе?

– На каждого.

Они были поражены.

– Это же три больших дома, Гарри, – сказал Байер.

– В Висконсине шесть, – добавил Джонсон.

– Говорю же, мне некому это оставить, – настаивал Сассингэм.

– А как насчет той красивой девушки из квартиры на первом этаже? Ты же только о ней и думаешь.

– Точно, я оставлю это ей. От этого у меня будет такое чувство… Это почти как поцеловать ее, чего мне всегда хотелось.

– Так поцелуй ее, – сказал Гарри.

– А я оставлю это сестре, – объявил Джонсон.

Они посмотрели на Гарри.

– Моей жене, Кэтрин. Она в этом не нуждается, но, как ты сказал, это будет почти как поцеловать. Она была бы тронута, я знаю. Было бы так, словно я на миг оказался рядом.

Потом они все посмотрели на Байера.

– Некому, – сказал тот. – Совершенно некому.

Они еще два раза встречались в Ньюарке, снова и снова проходились по всем деталям, разбирали и чистили оружие, чтобы опять с ним сродниться, возвращались к былому своему состоянию. Для солдата, чья жизнь может в любой миг оборваться, вещи, которые его отягощают, становятся пропорционально ярче. Чем больше теряется, тем больше обретается.

Они собирались выступить в четверг тридцатого октября – прибыть в Ньюарк в два и через час выехать на север, но у них не получилось, потому что в туннеле метро под Гудзоном случился пожар и они не смогли вовремя переехать на другой берег. Когда Джонсон и Байер добрались до станции, та была закрыта и из дверей валил дым. Впрочем, их график и без этого мог скомкаться из-за сильного дождя. Приливы и наводнения на улицах парализовали дорожное движение и работу аэропорта Ла-Гуардиа, из-за чего стало непонятно, какие катаклизмы могут случиться в пятницу и как это повлияет на обычную пунктуальность Вердераме. Кроме того, пятница вообще исключалась, потому что им надо было, чтобы день после нанесения удара был рабочим, и потому что в пятницу Вердераме с большей вероятностью мог задержаться в городе на ужин или представление. Выступи они в ту пятницу, их бы снова постигло разочарование. Пока линии метро под Гудзоном были затоплены, их заменяли паромы, движение которых затруднялось сильными ветрами, и лодки, которые иногда срывало с причалов и уносило без экипажей необычайно сильными течениями.

Они решили выступить в первый погожий день первой недели ноября. Все, кроме Гарри, вернулись к своему распорядку. Сассингэм много ходил в кино и раз за разом обедал в «Белой индейке», но по разным адресам: его смущало, что, несмотря на тысячи ресторанов в Нью-Йорке, ему ничего, кроме индейки, не хотелось. Джонсон обосновался в библиотеке и питался по большей части в кафе-автомате. Байер вернулся в четверг на работу, снова пошел туда в пятницу и, встречая разных клиентов, отмечал, что с принесенных с улицы зонтов капало в течение получаса, пока их владельцы разговаривали с ним, что вода лилась с волос людей им на плечи, как будто дождь шел и в помещении, и что из окон у него постоянно текло, когда по стеклам хлестал боковой дождь. Все было серым и мокрым, а когда наступила темнота, стало еще хуже.