На суше и на море - 1961

Колыванов поднялся навстречу, широким жестом обвел простирающуюся впереди пустыню и сказал:

— Согра!

Потом, посмотрев на взволнованное лицо Баженовой, нарочито равнодушное Чеботарева, спросил:

— Что случилось? Где Лундин?

И еще раз Баженова испытала горькое чувство, слушая, как Чеботарев ровным тоном рапорта рассказывал Колыванову о случившемся с Лундиным несчастье, как Колыванов деловито выяснял, сколько оставлено охотнику припасов, как спокойно в заключение сказал: «Хорошо!» — как будто так и надо было оставить человека в горах и больше не думать о нем…

Ей хотелось все это высказать Колыванову, но он отдал ей свою плащ-палатку и приказал ложиться спать. Она лежала возле костра, на самом удобном месте, куда не тянуло дымом, и глядела на Колыванова, смотревшего в огонь. Он как бы видел в игре пламени нечто такое, что было недоступно ей. Чеботарев, будто успокоенный тем, что переложил ответственность за Лундина на чужие плечи, тихо посапывал носом. Он спал так спокойно, как спят дети, рассказав о своих проделках старшим и получив прощение. Заметив, что Екатерина Андреевна смотрит на него, Колыванов отвернулся, коротко сказав:

— Спите! Завтра будет тяжелый день…

Засыпая и снова просыпаясь от тупого ощущения голода, Екатерина Андреевна видела склонившегося над тетрадью Колыванова. Иногда он приподнимался, чтобы подбросить дров в костер, и снова усаживался с тетрадью на коленях, отмахиваясь от едкого дыма.

И она неожиданно успокоилась, оценив наконец всю мужественную силу этого человека. И голод как будто утих, и страх больше не приходил, и сама смерть, должно быть, отступила.

15

Старик Лундин, задумчиво разгребавший угольки своего одинокого костра, вдруг насторожился и мгновенно прилег за упавшую сухостойную сосну, возле которой разбил для него лагерь Чеботарев.

Так, затаившись, защищенный сваленным в кучу топливом, он долго лежал, прислушиваясь к тревожной тишине леса. Но хруст валежника, настороживший охотника, больше не повторялся. Только ручей, бежавший по каменистому ложу, доброжелательно пел ему свою звонкую песню. Но безошибочное чутье говорило ему, что вон там, в зарослях вереска, стоит человек и тоже настороженно всматривается в огонь костра, чтобы определить, сколько возле костра народу, кто разжег огонь. Даже запах этого человека слышал охотник, запах пота, грязной одежды, дыма и табака…

Наконец старик усмехнулся чему-то и негромко сказал в темноту:

— Ладно уж, иди, Леонов, к огоньку, чего таишься, один я тут.

Хрустнули сучья, и человек приблизился к пляшущему пламени костра. Шел он, вытянув шею, вертя маленькой головкой во все стороны, словно все еще боялся, что его ждет засада. Подошел, приставил ружье к ноге, мгновенно обшарил взглядом весь немудреный лагерь старика, с усмешкой сказал:

— Э, да ты, видать, обезножел? Значит, бросили товарищи-то?

— Никто меня не бросал, я сам остался! — горделиво сказал старик, выпрямляясь. — Садись, пей чай да подлей воды в котелок, видишь, весь почти выкипел, пока мы с тобой разведку вели…

— А хорош у тебя глаз! — завистливо сказал Леонов. — В такой темнотище углядел.

— Ничего я не углядел, — с досадой ответил старик. — Некому тут больше шастать, вот и вся наука. Мои ушли вперед, отсталые придут еще не завтра…

— Это точно, — согласился Леонов. И вдруг с недоумением спросил: — А чего ж тогда ты меня не испугался? Ведь один, да еще и безногий!

— А чего мне тебя бояться? — презрительно ответил охотник. — Хоть и говорят, что ты волк, да ведь и волки только стаей нападают. А ты волк-одиночка, где уж тебе нападать! Хоть бы самому-то ухорониться!

— Вишь ты как точно все расписал! — с завистливым восхищением воскликнул Леонов. — Все так, все так! — подтвердил он тем же завистливым тоном. — И верно, спрятаться от вас, открывателей, негде! Вишь, куда забрались, прямо в мои дебри! — В последних его словах слышалась злость, но Лундин не обратил внимания на это, сказал спокойно:

— Ты тут не царь, а разве что псарь, есть и на тебя управа!

Они враждебно смотрели друг на друга, но закурили вместе из кисета Лундина, потом Леонов подлил воды в котелок, вытащил из-за пояса тетерку, подбитую где-то в пути, сунул ее вместе с перьями в угли, злобно напомнил:

— Уж и обыскал, даже соли не оставил!

— Чужая была, вот и отобрал! — ответил старик. Они разделили тетерку. Лундин дал щепотку соли. Потом расколол пополам кусочек сахару, и они выпили пахучего чая. Опять закурили из кисета Лундина, поговорили о погоде, об урожае кедровых шишек в лесу — можно и ими на случай беды прокормиться, но все эти разговоры были вроде присказки. Серьезного разговора, которого оба ждали, ни тот ни другой не начинал.

— Что ж ни о чем не спросишь? — не выдержал наконец Леонов.

— А о чем спрашивать? — равнодушно сказал охотник.

— Ну, о том, к примеру, почему по твоему следу иду? — все больше сердясь, буркнул Леонов.

— А волк на зиму глядя тоже к людям жмется! — усмехнулся старик.

— Нет, ты спроси, почему я тут вас всех не пострелял? — уже совсем злобно спросил Леонов.