На суше и на море - 1961

И заснуть он не мог. Вдруг этот двуногий волчище подкрадется к нему. Не для того, чтобы убить, — волки трусливы! — а для того, чтобы попытаться украсть остатки еды. Он знал самое слабое место экспедиции…

Подложив мешок под голову, Лундин лежал с ружьем в руках, вслушиваясь в тишину, и глядел в вызвездившее небо. Снежные облака ушли, начинало подмораживать.

Он думал о товарищах. Нет, они выдержат! Пусть сейчас перед ними согра, но они выдержат все.

Но помимо воли перед глазами старика вставал безрадостный пейзаж: огромное болото, мертвые деревья, холод… Он-то согру знал! А следом за людьми по согре тащится волчище, сам уже при последнем издыхании, но все еще готовый вредить, а если удастся, то и убить. И старик горько жалел, что не застрелил этого зверя вот только что, когда тот был у костра.

16

Они остались втроем. Впереди по-прежнему шел Колыванов, за ним Баженова, Чеботарев замыкал шествие.

Чеботарев воспринимал постигшее Лундина несчастье примерно так же, как воспринимались ранения на войне. Он поступил так, как было наиболее целесообразно, и потому больше думал о вещественных признаках своей заботы, нежели о нравственности пли безнравственности поступка. Он отдал Лундину палатку, отсыпал половину патронов. Нога охотника в лубках, запас дров рядом, стрелять он умеет. И Чеботарев возвращался в мыслях к тому, как трудно будет им, здоровым, продолжать свой путь.

Две следующие ночи они провели на болоте. С вечера Колыванов и Чеботарев подолгу возились с устройством лагеря. Надо было нарубить сушняку, выложить из него нечто вроде клеток в полметра высотой и покрыть их мхом, чтобы спать хотя бы в относительной сухости. На сбор сушняка приходилось затрачивать массу усилий. Екатерина Андреевна готовила ужин, рвала мох, подсушивала его, укладывала на клерки из сушняка. И все это она делала с какой-то безропотной покорностью, которая особенно тяготила мужчин.

Клетки выкладывали на кочках. Но к утру кочки оседали и мох пропитывался водой. Все просыпались промокшие, простуженные, злые. Казалось, что никогда больше они не отогреются. Невыспавшиеся, они покидали место ночлега, чтобы опять двигаться вперед и вперед.

По утрам болото покрывалось ледком, и это еще более затрудняло путь. Потом всходило багровое огромное солнце, но холодное, будто и оно было покрыто тонкой коркой льда. Солнце почти не грело, но к полудню ледок все-таки подтаивал, и тогда почему-то становилось еще холоднее.

На третий день они настолько приблизились к черной гряде заросших лесом гор, что стали различимы отдельные вершины. Настроение поднялось: в лесу, несомненно, теплее и суше, да и ночлег там устраивать легче. А за этими горами — много ли в сущности до них осталось! — поселок, последняя станция, конец пути, и самолет, который за какой-нибудь час-полтора перенесет их через то пространство, на переход которого потребовался целый месяц напряженного изматывающего пути.

Вечером набрели на каменистый островок, поросший чахлыми деревцами. Конечно, и этим деревцам жить осталось недолго, корни их, оплетшие камень, уже опустились к воде, но тут все-таки было сухо. Чеботарев нарубил достаточно дров, и они впервые за эти дни как следует высушили одежду, выпили вдоволь чаю с клюквой и брусникой.

И постели были сухими, из зеленых пихтовых лап, из хрустящего пырея. Остался, по всей видимости, последний переход до гор, поэтому отдыхали с особым удовольствием.

Но Чеботарев был чем-то недоволен. И когда все сидели у огня, потягивая кислый от клюквы чаек, он, оставляя свою кружку, то и дело вставал, отходил от костра и вглядывался в сумеречную мглу.

Борис Петрович не выдержал, окликнул:

— Что ты там ищешь, Василий?

— Вчерашний день, — неохотно пошутил Чеботарев.

Он стоял, привалившись плечом к сушине, торчавшей тут, как телеграфный столб. Колыванов встал и подошел к нему:

— Что ты там увидел?

— Ничего… пока… — со значением сказал Чеботарев.

— Что значит пока? — спросил Колыванов, невольно понижая голос.

— А то, что за нами кто-то идет, — вдруг, не выдержав спокойного тона, брякнул Чеботарев.

— Подожди, что ты несешь? Кто идет?

— Откуда я знаю? — рассердился Чеботарев. — Я говорю только, что за нами кто-то идет… Я никого еще не видел. А вот есть такое чувство, что все время за нами следят. Да и факты есть…

— Факты?

Еще в первые дни пути Колыванов объяснял Василию, когда идешь но лесу маленькой группой, все время кажется, что кто-то за тобой следит. Человек начинает беспокойно оглядываться, останавливаться, по ночам плохо спит, а от этого изматывается раньше времени. Колыванов называл это боязнью пространства. Василий и на самом деле в первые дни чувствовал себя в лесу тревожно. Но потом заботы поглотили его, и он забыл о своих тревогах. И вот теперь… Чеботарев хмуро пояснил:

— Я это чувствую чуть ли не с того дня, как мы Лундина оставили, кто-то идет по нашим следам. И не догоняет и не обходит.

— Факты, факты! — напомнил Колыванов.

— Есть факты! — твердо сказал Чеботарев.

— Выкладывай! — настойчиво потребовал Колыванов.

— Во-первых, третьего дня мы все слышали выстрел…