На суше и на море - 1964

После изнурительного спора о сумме кредита и тщательного взвешивания шара я возвращался к себе в хижину. И опять все существо охватывала навязчивая мысль о следующем шаре! Всегда нужно было помнить, что никто не придет справиться о тебе, никто не приедет помочь. Больной или раненый серинжейро — потерянный человек, он может рассчитывать только на самого себя. Он или будет спасен, если сумеет завоевать расположение и дружбу индейцев, или безвестно погибнет…

Пуля в висок

Индейцам, вернее, одной индианке я обязан жизнью. Однажды утром я не смог подняться. Это был необычный приступ лихорадки. Длительное время у меня не было хинина, но я знал, как оберегать себя, принимая настой растения сассафрас. Приступ оказался значительно тяжелей, и я немедленно принял спасительный настой. Таинственную болезнь тропического леса Амазонии, поразившую меня, индейцы называют «стеклянные ноги»^[96]. Кожа натягивается, становится прозрачной, и лимфа медленно вытекает из тела. Я не мог больше двигаться. Но вот в один из вечеров трясущаяся от страха индианка племени шавантес из жалости ко мне поставила перед хижиной чашку с дымящейся жидкостью. Я подполз к чашке… Наутро она принесла другую чашку, и так понемногу я вылечился. Я свято храню память об индианке, спасшей меня.

Но еще в течение длительного времени я себя чувствовал очень слабым на своих «стеклянных ногах». И мне кажется, что эта болезнь, а быть может, и лекарство индианки были причиной полной потери мною памяти. Сколько времени продолжался этот период? Пять или шесть лет, быть может, даже больше. Но затем однажды память вернулась ко мне.

«Каучуковая армия»! Что с ней стало? Только значительно позже я узнал правду. В конце 1942 года американцы решили расторгнуть свой договор с АСДА. Для этого было две причины: во-первых, назревал скандал в связи с гибелью тысяч людей — добровольцев «каучуковой армии»; во-вторых, к тому времени США уже создали промышленность синтетического каучука. Однако «патроны», эксплуатировавшие серингалы и выплатившие АСДА деньги за аренду участков, не хотели расставаться с дешевой рабочей силой и больше американцев боялись возвращения в цивилизованный мир свидетелей и жертв, которые стали бы обвинителями. Получилось, что те «добровольцы», которые к тому времени еще остались в живых, ничего не знали о событиях, совершавшихся в мире, продолжая оставаться на положении рабов.

Я не только не знал, что происходило за пределами безграничного амазонского леса, но, более того, не знал, где именно нахожусь! Когда ко мне вернулась память, я стал чувствовать, что схожу с ума. Каторжник по крайней мере знает границы каторжной тюрьмы. Прутья решетки ограничивают его мир. Я же не имел даже этого и был заключенным без тюрьмы. И вот, прежде чем мой разум окончательно поколебался, я решил бежать. Не могло быть и речи, чтобы выбрать другой путь, кроме как на юг, путь, лежавший через гигантские пространства ужасающего амазонского леса… Я слишком хорошо знал, чем заканчивались попытки серинжейрос, пытавшихся бежать к северу, известным и кратчайшим путем. Никогда им не удавалось уйти дальше чем на тридцать километров, их находили мертвыми, убитыми пулей в висок. Наши «патроны» не могли допустить, чтобы хоть один выживший из «каучуковой армии» вернулся к себе домой.

Как-то, вместо возвращения в свою хижину, я отправился на юг, стараясь не думать над тем, что я делаю. Но в глубине души я не мог не понимать, что задуманное предприятие почти безнадежно и что мои шансы выйти живым из дикого леса были самыми ничтожными. Мне трудно все вспомнить, но одно я твердо помню, что однажды принял решение бежать из серингала. Я никогда больше не думал о том, что оставалось позади… Впереди же более двух тысяч километров диких тропических лесов! В небольшом каучуковом мешке, привязанном к поясу, лежала дюжина галет из фариньи (маниоковая^[97] мука), немного кофе, несколько кусков сушеного мяса и несколько листьев кока^[98] — индейского средства, помогавшего преодолевать усталость. Перед бегством я максимально постарался использовать авиасиао и получил почти новые американские сапоги, мачете Коллинза и компас. Ничего другого у меня не было, даже оружия, которое увеличивало бы мои шансы выжить…

Много говорили о странной сонливости, овладевавшей одиноким человеком в лесу. Говорили, что некоторые внезапно теряют сознание, контакт с землей, и начинают карабкаться, не зная зачем, на вершины деревьев или продираться напролом через непроходимые густые заросли. Быть может, я тоже потерял чувство земли. Мне трудно вспомнить об этом.