НА СУШЕ И НА МОРЕ 1965

Одного соболя охотникам пришлось вылавливать… удилищем. Зверек забрался в расщелину скалы. Как быть? Тимофей Ферапонтович срезал длинный, гибкий прут, расщепил его на конце и стал шарить в норе под камнем, где сидел соболь. Когда конец прута касался зверька, тот начинал урчать. Тонкий, крепкий волос соболя попадал в расщеп, накручивался на прут, и старик вытащил соболя. Иногда на поимку одного соболя уходило два дня, но бывали и удачи: три-четыре соболя В день.

Но вот наконец все трудности позади. Коля и Тимофей Ферапонтович на пути к Лене. В звонкой лесной тишине далеко разносятся скрип полозьев да сухое пощелкивание оленьих копыт.

Четыре пары оленей, запряженных в высокие нарты, разбивая молодой наст, медленно бредут по снегу. На нартах крепко приторочены клетки с соболями. Сухой мох и ветошь хорошо защищают зверьков от холода. Иначе нельзя: без движения соболи могут простудиться.

От малейшего толчка Белогрудый вздрагивал всем телом. Чутье и слух зверя подсказывали: рядом его сородичи. В клетках звери ели мало, зато охотно грызли комочки снега, заменявшие им воду.

Три дня олений обоз продвигался в густом безмолвном лесу. Наконец выбрались на простор реки. Сразу стало ветрено и холодно. Увидев самолет, олени отпрянули было в сторону, властная рука каюра направила их к стальной птице.

— Вовремя подоспели! — улыбнулся пилот, подойдя к обозу.

— А с Темной речки привезли соболей? — соскакивая с нарт, озабоченно спросил Коля.

— Они со вчерашнего дня здесь.

Коля заторопился в село, чтобы отправить в Якутск телеграмму-молнию: «Отловлено тридцать, больных нет».

В тот же день соболей погрузили в самолет. Пропеллеры загудели, машина, пробежав по льду, стала набирать высоту. Зверей сопровождал Коля. А Тимофей Ферапонтович, держа на поводу оленей, еще долго глядел туда, где в бесконечных просторах неба растаяла точка самолета.

Побег

В мощном рокоте моторов изредка слышалось тонкое повизгивание соболей. А то вдруг все сразу начинали издавать звуки, напоминавшие ворчание рассерженных кошек. Некоторые зверьки забрались в мох, другие быстро-быстро сгребали его носом и лапами в одну сторону ящика, третьи усердно грызли деревянные части дверок или дергали зубами сетку.

Два соболя до крови расцарапали себе мордочки.

— Тише, зверюшки, зачем зря калечитесь, скоро будете на новом месте, — говорил Коля, озабоченно глядя на своих питомцев.

Белогрудый уже немного привык к звукам человеческого голоса и смотрел теперь на Колю с любопытством. Он не испытывал дорожного беспокойства и все время лежал, уткнувшись головой в пушистый хвост. Однако непривычный шум моторов все же и его поднял на ноги. Белогрудый втянул ноздрями пахнувший бензином воздух и, рванувшись вперед, ударился плечом о дверку. Усилия его оказались не напрасными. Еще толчок — и деревянная задвижка, скрипнув, отлетела прочь. Зверек выбрался из клетки и притаился за грудой багажа и ящиков с соболями, прячась от человека.

Скоро самолет сильно качнуло; он коснулся лыжами заснеженной земли. Оглушительный шум моторов затих.

Где-то звякнул железный засов, и в машину ворвался свежий воздух. Ящики над Белогрудым стали раздвигать. В несколько прыжков Белогрудый очутился на плотно укатанном снегу.

— Лови, лови! — послышались крики.

Но где там! Белогрудого и след простыл.

Он сперва бежал по хорошо накатанному тракту, который привел его к каким-то постройкам. Кругом царила утренняя тишина, но вот раздался лай собаки, и соболь, свернув с дороги, прыгнул на дощатую изгородь. От двора к двору, от забора к забору, легко преодолевая препятствия, зверек бежал туда, где виднелась невысокая цепь лесистых гор. Ощущение свободы жгучей радостью наполнило все существо Белогрудого. Достигнув леса, он громко залаял, прислушиваясь к своему голосу. Соболь почувствовал себя как дома, но продолжал бежать весь день.

Лишь поздно вечером он прилег у ольховника и долго лежал, глотая снег. При этом он зябко подрагивал кончиками пышных волос и косил от усталости и голода глаза на далекие мигающие звезды.

Лунный свет залил поляну, холодно и тревожно поблескивал на снегу. Донесся раскатистый рев самца-косули, протяжный вой волка.

Первые ночные часы на новом месте беглецу было неуютно. Белогрудый тревожно нюхал воздух, при малейшем шорохе то сердито, то жалобно ворчал, а зеленые глаза так и бегали по сторонам. Чужая тайга показалась ему злой мачехой.

Желудок требовал пищи и погнал Белогрудого на промысел. Чаща и сугробы снега, сохранившиеся еще в теневых местах, хорошо скрывали его.