На суше и на море. 1967-68. Выпуск 08

Звякнула щеколда. Во двор Кулагиных вошел дальний их сосед и сват Аркадий Тюрин, приземистый, широкоплечий мужик с округлой русой бородкой. Хозяева, Евдоким и Егор, сгорбившись, пилили в дровяном углу толстенную колоду; по двору разносилось равномерное шарканье хорошо наточенной пилы.

— Здоровы были, сваты! — приветствовал их Аркадий.

— Здорово, здорово, сват, коль не шутишь! — улыбнулся Евдоким, не переставая работать.

— Дровишками, стало быть, запасаетесь? Это хорошо, по-хозяйски, хе-хе-хе! — Аркадий присел на колоду, крякнул, погладил усы. Посмотрел на братьев острыми, умными глазами. — Да-а… Без дровишек-то… Кгмм… А я ведь, сватушки, к вам вот по какому делу…

Пила перестала шаркать, братья выпрямились, настороженно переглянулись: что это надумал сват Аркашка?

— Работенка выгодная подвертывается, сватушки. Да! А дровишки ваши… — гость махнул рукой, — дровишки никуда не уйдут! Дело домашнее. Бабы и сами, ежели чего, напилят, наколют.

Евдоким (он был за главного хозяина в доме) посмотрел на Аркадия внимательно, въедливо, словно хотел сразу же угадать, какую такую работенку тот предлагает. Аркашка Тюрин — кто его не знает! — мужик башковитый, не чета своему нехозяйственному братцу Маркею, всегда что-нибудь да отыщет. Непоседа мужик, пройди свет! То возьмется рубить односельчанам избы, то мельницы и маслобойни строит, то в соседних селах и даже в уездном городе Караколе подряд отхватит на какое-нибудь крупненькое по здешним местам строительство. Не сам он, конечно, одиночкой или с братовьями все это делает, а всякий раз набирает артель подходящих мастеров и становится в ней и главным заправилой, и первым мастером. В своем селе Преображенском он наперечет знает всех умельцев и при нужде стучится к ним.

Но Евдоким с Егором никакие не мастера, и это ему тоже хорошо известно. Сеют хлеб, ухаживают за скотиной, разводят пчел, а в свободное время помаленьку охотятся на козлов, кабанов, уток. А чтобы какое-нибудь ремесло… Нет, этому они никогда не учились, не знают. Топором, конечно, лопатой, кетменем, серпом, косой орудовать вполне могут. Так с чем же все-таки сват Аркашка припожаловал к ним?

И вот что оказалось.

Приехал из Петербурга в Каракол инженер Борисоглебский. Ищет, кто бы взял подряд на постройку памятника известному русскому путешественнику Николаю Михайловичу Пржевальскому. Привез с собой целый чемодан всяких чертежей, картинок и пояснений к ним. В тех бумагах сказано, что памятник должен быть весь каменный и высотой больше четырех саженей. Подсчитано и сколько камней для него потребуется, и какого они должны быть размера и веса, и что кроме камней будет в памятнике — на самой его макушке и по бокам. Словом, все до тонкости расписано, разрисовано, только начинай строить.

Охотников взяться за эдакую махинищу не находится. Во всем уезде никто не имел дела со столь крупными камнями — по полторы тысячи пудов! Прикинут люди, почешут затылки и — оглобли назад: неподходяще!

Поначалу чесал затылок и Аркадий. Мать честная! Но ведь работенка-то не на один годик! И беспременно должна быть выгодная, упускать нельзя! Да вот как ее исполнить? Где набрать опытных людей? Услышав все это, братья сразу поняли, куда клонит Аркадий.

— Ну и как, сват? Решил взяться? — полюбопытствовал Евдоким.

— Решил! — вздохнул Аркадий. — Решил, елки-палки! Чего уж бог даст. Анженер говорит: другого подрядчика, должно быть, и не будет. А ты, говорит, вижу, вполне можешь, раз у тебя такой опыт по строительству. Берись, говорит, не бойся! Денег отпущено порядочно, выкрутимся!

2

В селе старому и малому известно, кто такой Николай Михайлович Прожевальский (так у нас русские и украинцы произносили необычайно трудную фамилию путешественника, а киргизы, уйгуры, дунгане — и вовсе называли по-своему: Бырдживал, Бырдживалски) и за какие заслуги ставят ему памятник. Многие, в том числе и Аркадий с Евдокимом, были прошлой осенью в городе на его похоронах.

И ведь надо же! Человек совершил столько трудных и опасных путешествий, изъездил и исходил вдоль и поперек всю Азию, добыл столько разных сведений о далеких землях и тамошних зверях, птицах, растениях, камнях. И каждый раз возвращался живой и невредимый. И вот на тебе — захворал и… Эдак ведь бестолково получилось! И мужик-то был в самом соку жизни, ростом высокий, плечистый — косая сажень. Одно слово, богатырь Бова!

Многие видели его, разговаривали с ним. Он хоть и генерал, но человек был очень душевный, обходительный, уважающий простых людей. Незадолго до смерти приезжал в Преображенское по каким-то делам и случайно узнал, что в селе умер бедный мужик. Осталась вдова с пятью малыми ребятами. Родные, соседи, односельчане охали, ахали: вот ведь, прости бог, напасть какая! Пржевальский пришел к вдове, достал двадцатипятирублевую бумажку, протянул ей:

— Вот тебе. На первый случай. Купишь коровенку, будет детишкам молоко. А вернусь из экспедиции благополучно, помогу им. Не допущу, чтобы они пошли по миру.