На суше и на море - 1973

— Это что? На такой плевой травке посадить плот! Он глянул на сидящий по середине реки на песчаной косе задел и продолжил разнос: — Вот сейчас к нему начнут лепиться другие, как пчелы к летку перед грозой, и — затор! За-ато-ор ведь! — протянул он многозначительно, энергично жестикулируя руками. — Понимаешь ли ты, беззаботная твоя башка, что всей артелью кожилиться станешь?! Кишки выматывать! — бригадир резко повернул голову, недовольно сплюнул и приказал Бесшабашному: — А ну, лезь в мою лодку!

Генка неохотно повиновался.

Бригадир спокойно, без суеты перебрался в лодку Бесшабашного и жестко бросил генкиному весельщику.

— Греби!

Тот навалился на весла, и скоро они, подхваченные течением, достигли застрявшего на мели задела.

— На ходового решил взять! — по-мальчишески сплюнув сквозь зубы, пасмурно сказал обезоруженный Генка.

Генерал быстро закрепил за бабку плота снасть, и, резко оттолкнувшись от него, лодка стремглав ринулась к проносящемуся мимо плоту. Весельщик цепко ухватился багром за бревенчатый накат, а генерал ловко выскочил на плот и свободный конец снасти накинул тремя кольцами на бабку. Несущийся плот всего на момент приостановился, дернулся и… медленно, силой инерции потащил за собой сидящего на мели собрата. И как только оба плота оказались на речной стрежи, бригадир освободил от снасти сначала один, затем другой плот. Выбрав из воды канат и уложив его крупными кольцами на широком днище лодки, неторопливо подъехал к Бесшабашному.

Генерал был спокоен, сосредоточен. В его лице не чувствовалось ни вызова, ни гордости за сделанное. Он только что снял сидящий на мели плот и, может быть, тем самым предупредил очередной затор. Он больше не упрекал, не отчитывал Генку. Людей он учил примером.

Вскинув голову, генерал увидел меня. Я был готов провалиться сквозь землю: в каком виде я предстал перед ним.

— Что это за де-ко-ра-ция?! — медленно, по слогам произнес «генерал». — Ты откуда такой? Где Федор?

Я путаясь и робея рассказал о заторе, о Федоре и его состоянии. Бригадир слушал меня терпеливо, не перебивая. Только лицо его становилось все более мрачным, неподвижным и суровым. На нем окаменели глубокие морщины.

— Я уже давно понял вашу беду, — с горечью сказал он и, словно в бою, четко скомандовал Бесшабашному: — Передан по цепи: прекратить отпуск плотов! Снять людей с ближних травок! Шпиленок[17] срочно перегнать в Волчьи уши! Жду вас там!

— Слушаюсь… арищ генерал! — с неуместной шутливой лихостью отчеканил Бесшабашный, и тут же его лодка исчезла за кустами ивняка.

— Все ему трын-трава! — укоризненно покачал головой генерал.

Бесшабашный, парень лет двадцати пяти, был известен как бродяга и выпивоха. Я вспомнил, что сельскую продавщицу Дуську Игонину постоянными выпивками в кредит он так подвел, что ее даже заподозрили в растрате.

— Да! Все ему трын-трава! — как бы угадывая мои мысли, повторил генерал и все с той же суровостью в голосе предложил мне — Садись, ободранный! Поедем к Федору!

Я скатился с песчаного косогора прямо в лодку бригадира. Увидев вблизи мое бледное лицо, он заговорил снова:

— Что с тобой? Здоров ли ты, парень?

Мне пришлось поведать еще и о моих лесных злоключениях.

Бригадир насторожился. Лицо его вдруг посветлело, озарилось подобием улыбки.

— Чудак! Медведь только что из берлоги. Пробка у него, запор в просторечии. Вот он и орет благим матом на весь лес. Вместо касторки коренья всякие ищет. Ест их жадно. Не до тебя ему в это время, милок!

Я ничего не понимал. Мне казалось, что матерый двадцатипудовый — не меньше — мишка гнался именно за мной. Хотел размозжить мне голову, а может, и сожрать с голодухи. Я изложил генералу эти соображения.

— Ха-ха-ха! — закатился старик. — Да какой же ты дуралей! Говорю — не до тебя ему в эту пору. Мучается он, бедняга!..

Генерал снова посуровел. Энергично заработал веслом. Его изящная лодочка, как оброненное вороново перо, легко заскользила по воде.

III

Я сидел в лодке на свернутом тугим узелком брезентовом плаще бригадира, изучающе смотрел на этого скромного с виду, но внутренне сильного, собранного человека и размышлял о нашем деле, о бригадном генерале.

Триста сплавщиков-плотогонов — это же армия! Правда, справедливее было бы называть нашего бригадира Журавля адмиралом. Сто новеньких трехвесельных лодок — целый флот!

Среди сплавщиков было много опытных, знающих свое дело рабочих, десятилетиями сплавлявших плоты по разным рекам. Такие всегда готовы помочь друг другу, готовы пойти на риск и даже самопожертвование ради общего дела. Их было большинство. Но что греха таить? В нашем коллективе были и пьяницы, и недавние заключенные. Работа не из легких, опасная — одними «святыми» не обойдешься. Шел сорок седьмой год. Многих опытнейших сплавщиков унесла война. Поэтому здесь никого не чуждались, каждому доверяли серьезное дело.

Михаил Иванович к людям был требовательно-справедлив. Его мудрым жизненным правилом было большое человеколюбие и твердая вера в доброту людей.