На суше и на море - 1973

Не потому ли эта разнородная масса плотогонов, наперед зная все тяготы и невзгоды путины, слушалась старого седого человека беспрекословно?

За подтянутость, собранность, четкость и принадлежность к командному составу сплавного «фронта», а также за неизменное появление на сплаве в военной форме Михаила Иваныча Журавля кто-то метко окрестил по-новому, назвав его бригадным генералом. Вроде бы в шутку сначала. Да так и пошло: генерал да генерал. И его уважали.

— За генералом мы в огонь и в воду! — говорил Мишка Непутевый, которого трудно было заподозрить в неискренности.

Шел бригадиру шестой десяток. В сорок пятом вернулся он с Эльбы, куда дошагал от самой Москвы. Седой до последнего волоса, он уже около сорока лет плавал с караванами плотов то по Кокшаге и Кундышу, то по Илети и Рутке. И ни разу его артели не пришлось аварийно разрубать плоты.

Генерал умел находить выход из самых, казалось бы, безвыходных положений. Он всегда терпеливо выслушивал других. Не пренебрегал ни чьим советом. И не в этом ли был секрет его постоянных успехов?

Мы плыли. Илья без шума и всплеска опускал в густую красноватую воду весла. Он был всегда немножко мрачноват. Но тут вдруг оживился, легкая улыбка скользнула по его открытому лицу. Он посмотрел на бригадира и сказал:

— А тебе, Михаил Иваныч, большой привет от Петра!

— От какого Петра? — встрепенулся генерал.

— А помнишь? Кому ты до войны еще премиальный костюм свой отдал!

Бригадир смущенно улыбнулся и, как бы оправдываясь, пояснил:

— После сплава у парня свадьба намечалась, а костюма приличного не оказалось — вот и отдал!

— Почему же денег с него не взял? Ты же семейный!

— Кто же за свадебные подарки деньги берет? — наставительно объяснил генерал и, стремясь сменить тему разговора, просветлев, радостно закончил: — Значит, жив Петр! Уберегся от пули ворогов!

Над нами в синеве весеннего неба беспокойно носились потревоженные чибисы. Пикируя, они смело бросались на лодку, едва не задевая крыльями наши головы, и звонко кричали свое надоедливое: «Чьи вы? Чьи вы?» А потом стремглав взмывали в небо.

По берегу, возле самой кромки воды, цвиркая бегала длиннохвостая трясогузка. А поодаль пронзительно кричал куличок-перевозчик.

Где-то далеко-далеко громыхнул то ли ружейный выстрел, то ли ранний раскат первого грома.

— Кого тут нелегкая с ружьем носит? — насторожился генерал.

А лодка скользила все дальше и дальше. Вот мы уже миновали какие-то дымные балаганы рыбаков, крытые широкими лентами липового луба и вязовой коры. На еловых кольях и вильчатых рогатинах сушились многочисленные верши из мочала, толстой конопляной пряжи и ивовых прутьев.

Бригадир, посмотрев на меня, спросил, ел ли я сегодня. Потом неторопливо вынул из кожаной широкой сумки внушительную краюху хлеба, луковицу, коробок с солью и подал мне. Я быстро справился с нехитрой трапезой.

Солнце зашло за тучу. По разливу скользнули серые тени. От воды сразу потянуло прохладой. Без шапки, в изодранной одежде мне стало знобко. Я захотел погреться и потому попросил Илью подменить его в веслах. Тот охотно согласился.

Жалобно скрипнули уключины. С каждым ударом весел лодка резко подавалась вперед. Генерал держал ее вразрез начавшейся легкой гребнистой зыби. Мелкие волны звонко шлепали по вороненым бортам нашей долбленки.

Оставалось не более часа хорошего хода до Волчьих ушей, как вдруг предвечернюю тишину леса опять распорол теперь уже близкий ружейный выстрел. И тут же с правого высокого берега в кипящие бурунами воды реки бросилась испуганная мать-лосиха с длинноногим теленком-сеголетком и поплыла на противоположный берег. Вскоре показался на берегу браконьер. Еще не замечая нас, он вскинул ружье, намереваясь еще раз пальнуть по плывущей лосихе. Но генерал так зычно гаркнул: «Не трожь животину, ирод!», что у браконьера чуть не выпало из задрожавших рук ружье.

Лоси проплыли почти возле самой лодки, тяжело отдуваясь и недобро кося звериным глазом в нашу сторону. Быстрым течением теленка прибило к тугому боку матери. Лосиха озабоченно посматривала на сосунка, как бы подгоняя и в то же время ободряя его.

— Не греби! — остановил меня бригадир.

Движение лодки замедлилось. Генерал направил наш челнок за лосями. И пока ни проследил, ни убедился, что звери в безопасности, не развернул лодку в направлении Волчьих ушей.

IV

…Позднее Федор мне рассказал, что делал он один на заторе… День клонился к вечеру. Федор встал с бревна, на котором сидел, передернув от озноба широкими плечами и бегло взглянув на опускающееся солнце. В желудке было пусто. Неприятно сосало под ложечкой. Хорошо, что сохранился в кармане брюк кисет с самосадом и немного осыпавшихся спичек. Федор свернул из газеты самокрутку, жадно затянулся два раза, громко и хрипло закашлялся, сплюнул в бурлящую реку горькую слюну. Как-то болезненно защемило желудок. Федор неприязненно швырнул цигарку в воду и бессильно опустился снова на шероховатое бревно плота.