На суше и на море - 1978

…Зрение — это одно из чувств, но ведь есть еще и другие, есть все то, что мы чувствуем и угадываем, что слышим, к чему можно прикоснуться, что можно ощутить на вкус, почуять. На средних высотах — потоки, цветы, перезвон колокольчиков около стад, смородина и малина. А то, что мы чувствуем в высоких горах, — это самое редкое и ценное, потому что оно трудно достижимо. Ветер на вершинах, мерный шаг связки альпинистов по снегу, скрип врезающихся в фирн ледорубов, свист падающих камней, лавины… Это острый и свежий воздух, которым дышишь и который бичует лицо, и мягкий, почти не передаваемый словами аромат снега, в котором есть что-то от запаха можжевельника, от зелени и цветов. И еще — чудесная атмосфера связки, ее братство и солидарность.

А на хороших спутников Колетт везло, лучшие альпийские проводники считали честью для себя помочь девушке, так беззаветно влюбленной в горы.

— А страх, Колетт?

— Если ты не чувствуешь страха, какую ценность имела бы тогда твоя отвага?

Может быть, Колетт была первой незрячей альпинисткой на Земле, но слепые мужчины совершали восхождение и до нее. Слепые французские скауты поднимались на вершины в Пиренеях. Друг и однофамилец Колетт, Артур Ришар, в 1959 году достиг вершины Монблана. А задолго до него, на заре европейского альпинизма, на Монблан поднялся англичанин Кемпбелл, чтобы доказать, «что и слепые могут совершать великие дела».

Колетт Ришар не думала о свершении великих дел. Она просто делала то, о чем мечтала с детства. Ее вело непреодолимое стремление почувствовать и понять то, что было ей недоступно с обычной человеческой точки зрения. И когда она познала горы, она захотела познать их недра.

…Я был изумлен, когда увидел, как ведет себя Колетт среди лабиринтов и осыпей пещер, карабкаясь по скалам и проползая среди них.

Норбер Кастере

2

Когда же оно началось, это второе, не менее удивительное ее увлечение? В одиннадцать лет, когда она впервые прочитала одну из книг Кастере? Или потом, когда учитель вложил ей в руки тонкие, чуть шероховатще палочки сталактитов из школьной коллекции? Она проглатывала все книги о пещерах, какие только были напечатаны алфавитом Брайля. У слепых есть одно небольшое преимущество перед зрячими — им не надо света, чтобы читать. Они читают пальцами. И Колетт, лежа в постели, прятала книгу под одеялом и читала до поздней ночи. А когда стала взрослой, когда поднялась на вершины гор и поверила в себя, тогда она отважилась написать Кастере.

Великий спелеолог ответил. И не только ответил. Пораженный и восхищенный мечтой Колетт, он пригласил ее к себе, чтобы показать пещеры.

…Маленький запыленный автомобиль, преодолев холмистые равнины, остановился у ворот небольшой фермы в предгорьях Пиренеев, у края плато Ланмезан. Хозяин выходит встретить гостей, он очень уважает месье Норбера Кастере. Еще бы — тридцать лет назад месье Норбер, рискуя жизнью, сделал удивительные находки в лежащей неподалеку пещере. Эта пещера на весь мир прославила их скромную деревушку Лябастид. Мадемуазель тоже спелеолог? Мой бог, но она слепа! Неужели она спустится под землю? Ведь она разобьется там, в кромешной тьме! Колетт что-то отвечает, успокаивает, шутит, но одна мысль, одно всеобъемлющее чувство владеет ею. Сейчас, через четверть часа, она узнает и ощутит, для нее ли пещеры, сможет ли она понять и почувствовать их?

И вот полуденную жару сменяет мягкая и влажная прохлада. Колетт спускается вслед за Кастере, держась за ремень его рюкзака. Под ногами хрустят камни осыпи, которая ведет вниз и вниз, в глубокий провал. Колетт вспоминает Данте и его проводника Вергилия.

— Мы входим под арку, — говорит Кастере, и голос его звучит гулко, как в соборе. Впереди решетка и надпись на ней. Колетт читает, ощупывая: «Лябастид. Исторический памятник Франции». Очень хорошо, что пещера охраняется — но у Кастере нет ключей от решетки! И старый спелеолог, как мальчишка, протискивается в узкую щель между стеной и решеткой; за ним проскальзывает Колетт. «Не забудь, что в свою первую пещеру ты проникла, как взломщик!»