На суше и на море - 1978

— Нет, идем дальше. Здесь слишком много тайн, воспоминаний, магии, и все наполнено такой интенсивной жизнью, таким множеством человеческих существований… Я еще вернусь сюда, здесь есть о чем размышлять, но ночевать тут я не хотела бы.

Они идут дальше, мимо знаменитого карильона — «Органа из Гаргас» — удивительных по звучанию каменных занавесей, на которых можно было выстукивать самые сложные мелодии, пока «Орган» не начал разрушаться от слишком сильных ударов. Дальше сложный подъем, лабиринт низких, ощетинившихся каменными зубьями ходов — и наконец маленькая ровная площадка под сводами такими низкими, что сидя касаешься головой камня. Раньше здесь бывал только один человек — Кастере.

Недолгий ужин и подготовка ночлега. Кусок парусины, на ней 1 % спальный мешок, в изголовье — связка веревок.

— Спокойной ночи, Колетт! Вернусь за тобой в шесть утра!

И еще несколько минут она слышит шорох шагов уходящего Кастере. Впереди девять часов одиночества.

Колетт снимает каску, кладет в нее записную книжку и стерженек для записей по системе Брайля. Пуховый мешок так тепл и уютен… Наверно, со времен мадленской культуры никто не спал в этой пещере. Тем более — в пижаме. Пахнет мокрой глиной — она никогда не замечала, как приятен этот запах. Тишина, бесконечная и глубокая, «минеральная тишина», как говорит Кастере. Но она полна скрытой жизни, и постепенно становится слышен далекий звон падающих капель, какой-то шорох, и даже, кажется, самое движение воздуха слышно здесь. Надо уснуть, но сон не приходит. Острый и резкий крик вдали, как будто детский плач. Что бы это могло быть? Может быть, просто слуховая галлюцинация? Минут десять тишины — и снова крик. Утром Кастере скажет ей, что это могла быть куница.

Колетт вспоминает рисунки Медвежьего зала и то странное, ни чем не сравнимое ощущение, когда вкладывала ладонь в отпечаток руки девушки, жившей в доисторические времена. Колетт почему-то кажется, что это была ее ровесница. Она представляет себе лежащие между ними тридцать тысяч лет, тысячу человеческих поколений… Где-то седьмыми или восьмыми в ряду стоят напудренный кавалер со шпагой и дама в кринолине. Всего лишь двадцатыми — рыцари в латах и тяжелых шерстяных плащах с нашитыми знаками креста. Где-то за шестьдесят человек — галлы с длинными усами в домотканой одежде и сражавшиеся с ними легионеры Цезаря. И дальше, дальше, дальше бесконечная вереница людей, одетых в шкуры, и где-то в беспредельной дали — тоненькая девушка с копной темных волос, ее узкая и теплая ладонь. И тишина вокруг, только лица, лица…

Тишина. Ее так приятно нарушить звуком голоса — и Колетт читает стихи. Какая великолепная акустика в этой низкой и узкой норе! Как только пролезали сюда пещерные медведи — совсем недалеко Кастере показывал следы их когтей в глине.

А потом приходит сон.

Четвертый час утра. Колетт проснулась. Осталось только два часа одиночества. Надо успеть сделать записи в дневнике. Как быстро пролетела ночь! И вот уже вдали слышны шаги, а потом троекратный свист. Это Кастере: беспокоясь за Колетт, он пришел на полтора часа раньше. И снова марш по узкому лабиринту и через гулкие высокие залы. И Колетт снова вспоминает ту — главную — мысль, которая столько раз приходила к ней и в горах, и здесь — под землей. Она слепа, и с этим ничего не поделать. И все-таки она может пересиливать судьбу, открывать и познавать мир, верить в свое счастье и не сомневаться, что великие свершения возможны, даже если они превышают наши силы.

Еще сотня шагов — и вот наконец шум леса, первое дуновение ветра и солнечный луч на лице.

А книгу, которую Колетт напишет о своих странствиях в горах и под землей, она посвятит «всем тем, кто, устав от борьбы, мог бы однажды утратить волю к жизни».

Джон Феттерман ЛЮДИ ИЗ КАМБЕРЛЕНДСКОЙ ВПАДИНЫ

Перевод с английского Аркадия Акимова

Фото из журнала «Нэшнл джиогрэфик»

Заставка В. Сурикова

В глухих уголках Аппалачских гор еще можно найти потомков первых американских колонистов, которые пришли сюда два века назад. Гордые и независимые, эти люди и сегодня следуют старинным традициям и обычаям предков. Но ныне их жизнь многострадальна, как и земля, на которой они живут. Эти люди влачат жалкое существование, практически находятся на грани вымирания, и остальной Америке нет до них никакого дела.

Индустрия оставила в этих краях глубокие раны: обезображенные шахтами земли, лесные вырубки на склонах гор. Эрозия, загрязненные реки и хищнические вырубки превратили эту когда-то богатую и красивую землю в мрачный район, заселенный бедняками.

На протяжении многих лет я занимаюсь поисками этих людей, некоторых из них мне удалось разыскать и посетить их уединенные дома. Я пользовался их гостеприимством, мы вместе охотились и отдыхали. Я неоднократно писал о них и с большой грустью отмечал, что, несмотря на удивительную способность этих людей преодолевать жизненные невзгоды, их становится все меньше и меньше.