Растут бананы очень быстро. Едва показавшись из земли, саженец уже через восемь месяцев становится взрослым и дает такую вот большую тяжелую гроздь. Но все эти восемь месяцев за растением надо ухаживать, как за ребенком. В основном поить. Бананы пьют, как слоны — бочками. Значит, надо рыть колодцы, ставить насосы, по длинным арыкам пускать воду на плантацию. Едва земля просохла, снова давай ей воду. И все время надо рыхлить землю мотыгой далеко вокруг ствола, а этих стволов тут тысячи! Через каждые восемь месяцев растения приходится вырубать, потому что второго урожая ствол уже не даст…
При помещике уход за банановой плантацией был трудом рабским — от зари до зари. Теперь в госхозе много техники — насосы, грубы, грузовики. У людей нормированный рабочий день, твердая ежемесячная зарплата. Если кому-то из рабочих нужен транспорт для личных нужд, госхоз никогда не отказывает. И люди теперь трудятся по-другому: с охотой, с желанием. Отсюда и Урожай, и стремление перевыполнить план, завоевать почет и уважение…
И все же трудное это дело — выращивать бананы. Даже убирать их трудно. Попробуйте поднять полную гроздь!
Кадер ведет меня к небольшому навесу, около которого стоит несколько грузовиков. Мужчины выгружают из кузовов тяжелые гроздья, острыми ножами разрубают их на кисти поменьше. Женщины моют эти кисти в больших, наполненных водой резервуарах и, упаковав в ящики, снова подносят к машинам. Я с трудом отрываю от земли полную банановую гроздь. В ней, вероятно, килограммов сорок, не меньше!
— Наши бананы идут во многие страны, — говорит Кадер. — В Кувейт, Джибути, Бахрейн. И география экспортных поставок будет расширяться…
Если когда-нибудь, читатель, тебе попадет в руки банан из Йемена, вспомни про молодого директора госхоза Абдуллу Кадера, который учился у нас в Ташкенте, а теперь с утра до ночи ездит по плантации, своими руками ремонтирует насосы. Вспомни про 260 женщин и мужчин, что трудятся под палящим аравийским солнцем. И хотя бы мысленно скажи им «спасибо»!
Растут бананы невысоко. Достать бананы легко. Вырастить — неимоверно трудно.
И вновь дорога бежит через пустыню. Песок, словно снег, переметает шоссе, белыми разводами замирает на нем — точь-в-точь русская снежная поземка. Изредка попадаются мосты через когда-то бурлившие реки. Но вода давно ушла, растворилась в песке, остались только желтоватые сухие извилистые канавы. Их зовут здесь «вади». И говорят, к примеру, не река Тубан, а вади Тубан, то есть бывшая река Тубан. Печальное, страшное, горькое это слово — вади.
Маячившие на горизонте горы придвинулись — и многое вдруг изменилось вокруг. Исчез песок, высокая трава встала по обе стороны шоссе. Промелькнула деревня — глиняные, без окон домики, сплетенные из веток заборы. Появилась пальмовая рощица справа, за ней — густые, словно джунгли, заросли бананов. Но и пальмы, и трава, и бананы — все покрыто густым слоем пыли, все изнывает от недостатка влаги.
Год назад здесь все было по-другому: по арыкам текла вода, ее отводили из реки Бана, единственной реки в этой местности. Но осенью 1981 года плотину на реке разрушил сель, и водохранилище исчезло. Огромный район остался без влаги, которая давала жизнь и пропитание.
Йеменцам пришли на помощь советские инженеры и рабочие. Был срочно создан проект новой плотины. На берегу Баны появилась советская техника. На строительство этой плотины, которое началось всего месяц назад, мы и держали путь.
…Послышался рев моторов — он шел откуда-то из глубины земли. Потом я увидел стрелы экскаваторов, точнее, только верхушки стрел. Лишь подойдя к краю глубокого котлована, я понял: стройка развернулась на дне почти полностью высохшей реки. Там урчали, вздыбливая валы земли, бульдозеры, грызли сухую гальку ковши экскаваторов. Туда ныряли знакомые уральские самосвалы и через несколько минут вылезали, натужно гудя, унося в кузовах очередные кубометры породы…
Новенький ярко-желтый бульдозер остановился у края котлована, ожидая, когда ему дадут команду на спуск. За рычагами сидел немолодой уже йеменец в традиционном ярком платке на голове. Я нацелился на него объективом фотоаппарата — он улыбнулся и, заглушив мотор, спрыгнул на землю.
— Меня зовут Салех, — сказал он. протягивая измазанную машинным маслом ладонь. — Салех, бульдозерист. Меня учил профессии русский. Фамилию его выговорить трудно. Только имя — Юра! Юра — товарищ! Почти все йеменцы, что работают здесь, учились или сейчас учатся у советских рабочих.
Сооружение плотины на Бане — совместная интернациональная стройка. Начали ее девять советских специалистов — они сами монтировали мастерские, склад, бетономешалку. Помощников тогда еЩе не было. Но через несколько дней, узнав про стройку, потянулись на нее люди из соседних городков и селений. Механизаторов оказалось среди них мало — все больше плотники, каменщики, а многие вообще без профессий. Но и этих, последних, брали на работу, формируя из них учебные бригады.