На цыпочках

— Да-да, — иронически покивал головой Шпацкий, — конечно, ты никого не убивал, и паспорт этот твой. Только уж очень складно у тебя все получается. Уж очень правдоподобно, как-то так, что все концы сходятся.

— Запомните, ребята, — сказал Шпацкий, обращаясь к своим, — ложь всегда выглядит очень правдоподобно, ложь всегда выглядит убедительно. А почему? — спросил Шпацкий.

Десантники, разинув рты, молчали.

— Да потому, дурачье, — ответил Шпацкий на свой вопрос, — потому что ложь всегда рядится в личину правды. Потому, что преступник всегда сумеет так подтасовать факты, что в них комар носа не подточит. Правда же не нуждается в том, чтобы комары совали в нее свой нос. Вот почему, — заключил Шпацкий, — всякую вещь, внешне похожую на правду, следует тщательно проверять.

Его речь произвела на всех и на меня в том числе большое впечатление, и я готов был бы с ним согласиться, если бы не был уверен в том, что он ошибается.

— Я тебя очень понимаю, — сказал я, — я, может быть, понимаю тебя, как никто, но уверяю тебя, что в моем случае ты ошибаешься.

— Ага, — язвительно сказал Шпацкий, — я ошибаюсь, пресса ошибается, один он не ошибается.

— Да что с ним разговаривать, хватай его за горло: от этих вралей последнее время совсем житья не стало, — вмешался огромный Понтила, он подскочил ко мне и, схватив за шиворот, дернул вверх, а потом вниз, так что я наткнулся затылком на его железный кулак.

— Смирно! — заорал на него Шпацкий. — Не разговаривать, не для того я читал вам лекцию, идиотам, чтобы вы меня учили.

— Ладно, — сказал он мне, — раз уж ты так настаиваешь на очной ставке, устроим тебе очную ставку. Пошли.

Я не настаивал на очной ставке, тем более что и не знал, с кем они хотят мне ее устроить, но подумал, что уж лучше очная ставка, чем такая неопределенность, и поэтому пошел. Вернее, не только поэтому, но еще и потому, что Понтила тащил меня за шиворот, но в общем-то я рассчитывал, что очная ставка что-нибудь прояснит.

Мы прошли несколько улиц и несколько раз повернули (все почему-то получалось буквой Г), и все время, пока мы шли, прохожие оглядывались на нас и некоторые показывали пальцами, а один так даже все время шел параллельно по тротуару, делая вид, что ему все равно и он сам по себе, но он почему-то исподтишка подмигивал мне, а потом так распоясался и обнаглел, что стал забегать вперед, снимать шляпу и делать неприличные знаки; но тут Шпацкий прикрикнул на него, чтобы убирался, и он отстал.

Тут я заметил, что мы недалеко от моего дома, и я подумал, что вот было бы хорошо, если бы они, вместо очной ставки, отвели меня домой. Жена подтвердила бы им, что это я, и они бы оставили меня наконец в покое, потому что, по совести говоря, хоть все это недоразумение длилось и не очень долго, я все-таки страшно устал; а уж там, с женой, я бы как-нибудь все уладил; и я ужасно обрадовался, когда так и получилось. Я только на лестнице спросил: нельзя ли, чтобы Понтила не держал меня за шиворот, потому что мне это очень неудобно перед женой.

— Ладно, оставь, — сказал Шпацкий Понтиле, — оставь, не держи его: не убежит.

И Понтила нехотя отпустил мой воротник.

— Ну открывай, — приказал мне Шпацкий, когда мы поднялись по лестнице на мой этаж, — открывай же, что ты стоишь?

Я достал ключи и стал открывать дверь, а Шпацкий при этом пробормотал: «И ключи у него... Вон что задумал: просто волосы дыбом встают». Я подумал: «Пускай болтает что хочет, все равно сейчас я докажу им, что я — это я».

Я открыл дверь, и вся ватага ввалилась за мной в коридор. Шпацкий цыкнул на них, чтобы они не особенно шумели, и мы прошли, по пути, правда, одна соседка из любопытства высунулась в дверь, но Понтила гаркнул на нее, и она спряталась. Я подумал, что это только лучше, чтобы соседи не знали. Шпацкий постучался, и мы вошли. Жена что-то высматривала из окна, когда мы вошли. Когда мы вошли, она обернулась и с недоумением посмотрела на нас, на нас всех, а не только на меня, на меня между прочим: она здорово умеет владеть собой, меня всегда это восхищало.

Мы вошли: сначала Шпацкий, потом я, а за мной Понтила. Шпацкий ловко щелкнул каблуками и поклонился, он умеет быть вежливым, когда захочет. Жена сдержанно и с достоинством улыбнулась.

— Мадам, — вежливо сказал Шпацкий, — мы привели этого человека к вам для очной ставки. Вам знаком этот субъект?

Жена внимательно посмотрела на меня, при этом ее красивые серые глаза не выразили никакого чувства: она прекрасно держалась. Она долго смотрела на меня, потом перевела глаза на Шпацкого и сказала: «Я ничего не утверждаю, но этот человек очень похож на моего мужа. Я бы даже сказала: похож как две капли воды». Она, как всегда, продумывала каждое свое слово и отвечала осторожно и дипломатично. Так, конечно, и надо, когда разговариваешь с чужими людьми, но я подумал, что лучше бы на этот раз она была менее осторожна, потому что чрезмерная осторожность тоже может повредить. Увы, так и вышло. Я споткнулся и чуть не упал, потому что Понтила дал мне подзатыльник.