На участке неспокойно

— Что вы ко мне пристали? — перешла она на «вы». — Вам же известно, что ко мне приехал муж.

— Я думал…

— Разве в милиции тоже думают? По-моему, вы переборщили. Ваше деле выполнять приказы начальства. Для этого не требуется большого ума.

— Катя, да ты что? Пьяная? — не поверил Сергей своим ушам.

— Не одному же вам пить!

Катя осеклась — как раскрыла рот, так и замерла, не в силах больше произнести ни одного слова.

Он шагнул к ней, схватил за плечи и с силой тряхнул, словно приводил в чувство. Она попыталась освободиться и увидела в его глазах то, что, собственно, так потрясло ее. В них не было ни презрения, ни осуждения. Застыла мольба. Такая сильная, что у нее по спине пробежал холодок. Он мысленно просил ее о чем-то.

— Сереженька! — извиняющимся шепотом воскликнула она.

Он убрал руки с ее плеч и поспешно вытер платком пересохшие губы:

— Ничего… Ничего, Катя. Все хорошо. Я понимаю… Ты иди, иди,, Прости, позабыл поздравить тебя с праздником…

Надо бы взять его под руку и увести домой, подальше от посторонних глаз, от самого себя. Увести домой и не отпускать его до тех пор, пока не успокоится, пока не станет таким, каким она его полюбила и будет любить всегда. Однако она не задержала его.

Он ушел, не оглядываясь, сильно сутулясь, ушел один, со своими переживаниями и чувствами…

Катя с трудом добралась домой. Во дворе ее встретил отец. Она поздоровалась кивком головы и быстро прошла в свою комнату. В комнате громко играло радио. Она потрогала приемник — он был горячим. Очевидно, отец всю ночь просидел около него.

«Что же теперь делать? С кем поговорить? Кто поймет меня?» — захлестнули Катю вопросы.

Она начала медленно переодеваться. Машинально остановилась у зеркала и поразилась, увидев свое лицо. Оно было бледным и каким-то чужим. Под глазами синели круги. Шея как будто вытянулась и стала тоньше. «Что во мне хорошего нашел Сергей?» — огорченно подумала Катя.

Ей припомнился разговор с ним, и она только сейчас по-настоящему осознала, как глупо себя вела. Поступи она по-другому — уже ни завтра, ни послезавтра, никогда не надо было бы думать о том, как дальше строить свою жизнь.

Скрипнула дверь, и в комнату молча вошел отец. Он быстро, будто чего-то испугавшись, взглянул на Катю и остановился около радиоприемника. Передавали какой-то рассказ, и отец повернул выключатель. В комнате стало так тихо, что Катя услышала стук собственного сердца.

— Где ты была?

Она вздрогнула. Точно такой же вопрос задавал ей Сергей.

— Гуляла.

— С кем?

— Одна.

Иван Никифорович прошелся по комнате, как будто что-то разыскивая, затем остановился напротив Кати, постоял с минуту и сел на стул у окна.

— Давай поговорим, дочка.

— О чем?

— Обо всем. Мы давно не были одни, все кто-нибудь мешал.

— Хорошо.

Катя догадывалась, о чем будет говорить с нею отец, и боялась этого разговора, хотя давно с нетерпением ожидала его. Иван Никифорович хорошо понимал дочь — на ее месте, пожалуй, каждая бы растерялась и вела себя так же непростительно глупо.

— Ты его любишь?

— Кого?

— Участкового. Он приходил сюда. О тебе беспокоился.

— Нужна я ему… — вырвалось тоскливое признание.

— Если бы не нужна была, не приходил бы, — по-своему рассудил Иван Никифорович.

— У него должность такая — о людях волноваться. — едва сдерживая слезы, произнесла Катя.

— Ты что же, осуждаешь его за это?

— Какой непонятливый, ей-богу. Люблю я его! Ты не знаешь его совсем, вот он тебе и не нравится… Ты послушай, что о нем люди говорят! Хороший человек. Почему ты так смотришь на меня? Что я поделаю, если не могу без него. Понимаешь, папа?..

Иван Никифорович понимал. Он сам когда-то любил, да жаль, что любовь его оказалась недолгой: рано потерял жену. Хорошо, что успела родить ему дочь. Только ею и жил свои долгие одинокие годы…

— Не волнуйся, дочка, — ласково сказал Иван Никифорович. — Только реши, с кем останешься — с ним или с Анатолием.

— Что ты говоришь, папа? — взволнованно воскликнула Катя. — Уже давно решено: не нужен мне Анатолий. И не держи ты его, пусть уезжает. Разве можно ему простить подлость?

— Человек может простить все, на то он и человек, — неопределенно отозвался Иван Никифорович.—

Ну, ладно… Как же с Сергеем? — Он впервые назвал по имени участкового уполномоченного.

— Я поссорилась с ним…

— Когда успела? Я только что разговаривал с ним.

— Вот сейчас. Я такое наговорила ему… Оскорбила его ни за что ни про что. Дура…

— Ты не торопись со своими выводами, — сурово сдвинул брови Иван Никифорович. — Надо все взвесить, потом решать, как поступить. Ты уже один раз наломала дров. Не послушала тогда моего совета. Я не хотел, чтобы ты выходила замуж за Анатолия.

— Не нужно об этом, папа.

— Почему не нужно? Лучше выслушать еще раз горькую правду, чем снова ошибиться и потом кого-то обвинять в этом… Сергея-то мы тоже плохо знаем.

Иван Никифорович подчеркнул слово «мы», давая понять Кате, что на этот раз он не позволит ей подставлять свою голову под удар.

— Я хорошо знаю Сережу, — задумчиво и не сразу отозвалась Катя. — Мне кажется, что я знакома с ним давно-давно.

Катя улыбнулась отцу ласково, тепло, подошла и обняла его.