На веки вечные

Едва ли не каждый день в небе, если оно не было  затянуто тучами, появлялись вражеские самолеты-разведчики «фокке-вульфы». Как только не изощрялись бойцы, придумывая им клички: «костыль», «соха», «стукач», «горбун»... Как-то ранним утром наши зенитчики  сбили одну такую «соху». Захваченного в плен летчика, приземлившегося с парашютом, привели к командиру, корпуса. Немец был высок, сухощав, с энергичным и надменным лицом. Горделиво вскинув голову с растрепанным белесым чубом, он с презрительной усмешкой поглядывал на пленивших его людей. Похоже, его нисколько не смущало то обстоятельство, что он попал в плен

Прибежал корреспондент корпусной газеты «Стали­нец» капитан Куприянов. Ему хотелось запечатлеть на фотоснимке момент допроса вражеского летчика.

Андрей Григорьевич Кравченко почти свободно вла­дел немецким языком. Он до войны возглавлял такти­ческий цикл в Казанской танковой школе и одновремен­но изучал немецкий.

Генерал допрашивал фашистского разведчика прямо во дворе. Пленный вел себя независимо, на вопросы отвечать отказался. В это время стороной пролетели не­сколько «мессершмиттов». Летчик проводил их взглядом, зло улыбнулся и с апломбом произнес:

Не пощадит вас наше доблестное оружие. Так что зря стараетесь с допросом.

От негодования на лбу генерала выступил пот. Но он сдержался.

Николай Иванович,— спокойно обратился он к на­чальнику политотдела корпуса полковнику Плотнико­ву,— что будем делать? Этот хам наверняка знает мно­гое. И молчит не потому, что слишком уж предан свое­му фюреру, а просто спеси много, считает ниже своего достоинства раскрывать для нас свои секреты.

Да, уж чего-чего, а спеси у него хоть отбавляй,— согласился Плотников. Он смотрел на сбитого «аса» со смешанным выражением брезгливости и оскорбленного самолюбия.

Неожиданно полковник сделал шаг в сторону немца с намерением что-то высказать ему, но получилось это у него, видимо, несколько резковато. Во всяком случае, энергичное движение русского полковника гитлеровец расценил по-своему. Он мгновенно отпрянул назад, буд­то увертываясь от удара и, не видя, что у него за спи­ной, грузно опустился в деревянную кадушку, в кото­рую хозяйка дома сливала помои.

Сама хозяйка стояла неподалеку. Увидев застряв­шего в кадке немца, она вихрем подскочила к нему со словами: «Окаянный, последнюю посудину раздавил!» — по-мужски замахнулась на него лопатой. Бойцы едва отняли у женщины ее грозное оружие...

Что с ним? — удивился Кравченко, кивнув на гит­леровца, который, с трудом вытащив себя из кадки, как- то сразу сник, начисто утратил недавнюю свою пав­линью осанку.

Все очень просто, Андрей Григорьевич,— заметил Плотников. — О практике обращения с пленными фа­шист судит по-фашистски. Я хотел подойти к нему по­ближе, а он решил, что сейчас по зубам схлопочет.

Пленного увели в избу, и он там выложил все, что знал о готовящемся на Курском выступе наступлении гитлеровских войск. Трудно сказать, что так внезапно развязало язык хозяину сбитого «стукача». Впрочем, не исключено, что и конфузливое происшествие с помой­ной кадушкой, которое успел зафиксировать своим фо­тоаппаратом удачливый сотрудник корпусной газеты Куприянов...

Поступала техника, прибывал личный состав. Людей тут же распределяли по подразделениям. Командир кор­пуса приказал всех офицеров, от ротного и выше, для ознакомления направлять к нему.

В один из дней к дежурному по штабу корпуса обра­тились три танкиста, все капитаны. Тот, проверив пред­писания, направил их к Кравченко, который размещал­ся рядом, в небольшом крестьянском домике с терра­сой. Часового около избы не было. В этом отношении генерал был несколько беспечен, охрану своего фронто­вого жилья считал излишней. Офицеры, обтерев тряп­кой запыленные сапоги, поправив гимнастерки и фураж­ки и оставив на террасе вещмешки, хотели уже посту­чать, но вдруг услышали звуки баяна. Потом мелодия смолкла и из избы раздался голос:

Кто там? Входите!

Чуткий генерал, оказывается, услышал шаги.

Офицеры перешагнули порог, представились.

Вот и хорошо,— сказал Кравченко.— А теперь са­дитесь, отдохните чуток.— И показал кивком на широ­кий топчан. Сам он сидел на стуле, около стола, с бая­ном на коленях.

Когда офицеры чинно расселись, генерал озорно под­мигнул им и, тронув клавиатуру, вдруг пропел куплет песни из кинофильма про Александра Пархоменко:

Ты ждешь, Лизавета,

От друга привета.

Ты не спишь до рассвета,

Все грустишь обо мне...

Потом, вздохнув, застегнул мехи баяна и поставил его на комод.

Ну что ж, показывайте свои «мандаты», — потре­бовал он.

Капитаны протянули ему предписания. Генерал стал просматривать их, произнося вслух:

— Капитан Ковалев Никита Григорьевич, девятьсот шестого года рождения... Капитан Лагутин Василий Ни­колаевич, с тринадцатого... Капитан Гаврюшенко Иван Петрович, с восемнадцатого.