На Великой лётной тропе

— Не возьмем билетов!

— Косить не будешь, коровенок куда, под нож?

— Ну и под нож!

— И попадешь к ним в лапы. Нарушь хозяйство — они тебе заработок снизят. Убежать-то ведь некуда?

— Некуда.

— Тут куда ни кинь, везде клин. Горячи билеты, а придется их брать.

Разделились рабочие голоса: иные — за билеты, иные — против.

Бросали станки и грудились кучками. Бегали мастера и разгоняли.

— Расходись, штрафовать будем!

— А вы-то из-за чего стараетесь? Давно ли нашим братом были?

— Были, да сплыли.

Вечером, после гудка, на базарной площади был сход. Много спорили, ругались, но не сумели прийти к какому-либо решению.

— Выберем доверенных, пусть они решают! — крикнул Еграшка.

— За нас решать никому не позволим!

— А без толку топтаться лучше?

— Один ум — хорошо…

Не договорил человек, заглушил его стоголосый выкрик:

— А тысяча — погибель! Доверенных, по одному с улицы!

— Ежели они не в нашу пользу решат?

— Увидим. Не в нашу — не закон для нас их решенье. Выбирай!

Каждая улица вытолкнула по человеку:

— Иди мозгуй, да честно!

Пятерка собралась у Еграшки, но и впятером сговориться было не легче, чем тысячью.

— Еграф, отца твоего нельзя ли повидать? Может, он умнее скажет. — И доверенные послали Настю к Прохору.

Настя почти весь путь бежала. В гору, под гору, в гору, под гору… Колотилось у нее сердце сильней, чем тогда, когда обнимал ее Юшка.

— Отец, — выдохнула Настя и упала на Прохорову лежанку, — объявили!

— Чего? Как?

— Ох, устала, дай отдохнуть… Билеты брать!

— Я пойду.

— Ой, схватят! — испугалась Настя.

— Надоело мне сидеть. Схватят — в тюрьме не хуже.

— Не ходи, скажи, чего делать?

— Там скажу.

Прохор взял берданку и пошел. Настя за ним.

Они подошли к заводу.

— Беги-ко предупреди, чтобы поставили посты по улице, в лужках. Я погожу.

Посты были расставлены. Прохор вошел в дом, поздоровался и вздохнул.

— Давно я здесь не бывал. Как живется?

— Дела скверные сочинились, — ответила пятерка.

— Знаю, девка говорила.

— Поладить никак не можем. Нас пятеро, и все по-разному, а как тысячи помиришь?

— По-моему, мирить нечего, у нас одна дорога, по ней и гнуть надо. Билетов не возьмем, на торги не пойдем, утром сами в цехи, а скотину в поле: гуляй, кушай и воду пей.

— С покосом как?

— И это не задача: придет время, возьмем косы и выкосим.

— Будет нам за это хробостко. Нельзя ли помягче?

— Тогда бери билеты, надевай кабалу. Нам, старичью, недолго валандаться здесь, умрем скоро, а что дети скажут? Им ведь жить! Чем нас вспомянут?

Поникла пятерка головами.

— Добром, пожалуй, не вспомянут. Ладно, попробуем! Стало, утром выгонять?

— Я первый свою коровенку выгоню. Настя, не проспи! Теперь я познакомлю вас с гостем. — Прохор, приоткрыв боковушку, сказал в нее: — Выйди, покажись!

Оттуда вышел Роман Столяров. Прохор представил его:

— Юшка Соловей.

— А говорили, что Юшка рыжий-рыжий, — сказал озадаченно один из доверенных.

— Увидите и рыжим, — пообещал Юшка. — Теперь я Роман Столяров, запомните!

— Где ты обретался, что почернел весь? Туго приходилось?

— Черная масть надежней рыжей, — отшутился Юшка.

— И молодцы с тобой есть?

— У вас молодцов довольно своих. А мало будет, кликнем: «Где вы, обиженные, голодные, истерзанные, вставай, поднимайся все за правду! Платим волей и славой! Вечной славой!»

— Чудеса! Прямо оборотень: то убит, то жив.

— Духом только не падать! Я трусов не люблю.

— Шепните кой-кому, что Юшка здесь, — наказал доверенным Прохор.

Шли они по заводу, стучали негромко в окна и передавали:

— Бороться решили, выгоняй коровенок. Прохор за это.

— Был аль к нему ходили?

— Был, — и как бы между прочим: — Юшка здесь.

Снова начинались вопросы, недоумение, а доверенные отмахивались:

— Некогда, ужо. Одно слово — здесь.

Молва про Юшку приобретала все новые и новые ноги и за какой-нибудь час обежала весь заводской поселок, стукнулась во все ворота и окошки, за которыми жил рабочий надежный люд.

Прохор вернулся в свою сторожку, Настя убежала на паром сменить сиротку Аннушку, которая работала у нее подручной. Юшка занялся заменой своей черной, поддельной масти натуральной, рыжей.

Утром в положенное время прогудел гудок, рабочие потянулись к заводу, а навстречу им шел Юшка. У него были рыжие волосы и борода. Он кланялся рабочим, они отвечали ему, и по лицам их было понятно, что узнают его.

Прошел рыжий Юшка вдоль главной улицы завода, свернул в переулки и куда-то канул, точно и был только прохожим. На самом деле он снова перекрасился где-то и вернулся в Бутарский Романом Столяровым.

Придурковатый Филя взгромоздился на прясло и заиграл в медный рог. Коровы ответили ему голодным мыком, по дворам забормотали нашейные шуркуны, захлопали ворота, и стадо, пренебрегая тем, что хозяева не позаботились купить ему пастбище, потянулось привычными тропами к горным полянам. Впереди шла Прохорова корова.

Весь день леса и горы оглашались колокольчиками, а контора пустовала, и комиссия по сдаче покосов не дождалась никого. К концу работ по цехам вывесили объявления, что заводоуправление запрещает пользоваться водопоями и пастбищами. Нарушители будут сдаваться под суд.

Рабочие, прочитав, срывали эти объявления и сжигали в горнах.