На Великой лётной тропе

— Дровишками не перебиваетесь? — спросил Прохор, садясь. — Если надо, привезти можно. У нашего Совета есть и дрова, и кони.

— Какое дело-то? — напомнил Леонид Петрович.

— Большое, сурьезное. Завод хотим пускать.

— Очень хорошо, без завода, на одних покосах да огородах, вам не жить.

— Рабочие — мы сами. Мастеров и техников из старых наберем. Было, гнули они нас, а впредь не будет. Чего прежде не было! За все не расплатишься. А вот управлять некому, главного инженера нету.

— Я никого не сумею посоветовать.

— И не надо, мы знаем, кого звать.

— Кого же?

— Да тебя, Леонид Петрович.

— Ну какой же я инженер, пять лет в конторе сижу!

— Не говори. Что дело ты знаешь, это нам известно, и человек не чужой.

— Подумать надо, Прохор Егорыч.

— Без дум, говори сейчас вот, здесь! — настаивал Прохор.

— Так нельзя.

— Все можно! Согласен — утром в контору, а квартиру мы тебе Рабэнову очистим, отремонтируем.

— Как, Зина? — спросил Леонид Петрович.

— Я ничего не понимаю и ничего не советую, — отозвалась невеста.

— Не тяни, Леонид Петрович, милы мы — иди, немилы — так и знать будем.

— Иду, Прохор, — согласился Леонид Петрович.

— Утром в контору.

— Буду, буду.

— Квартиру очистить?

— Не надо, об этом потом.

Прохор ушел.

Утром новый управляющий, он же главный инженер Бутарского завода, с представителями от рабочих начал проверять состояние предприятия. Вскоре завод пошел, правда, с трудом и скрипом, что зависело уже от общей разрухи в стране, вызванной тяжелой войной. Не хватало станков, материалов. Гороблагодатская железная руда застревала по пути, приходилось наряжать комиссии, отправлять доверенных, просить и угрожать.

Намучившись вдосталь, завод оборудовал свой рудник. В середине зимы перестал поступать хлеб. Отправили отряд в Сибирь покупать, но отряд посылал совершенно безотрадные вести:

«На деньги не продают, можно только на товары. Привезем сто — двести пудов, не больше».

Прохор горячился, ругал мужиков за жадность, потом прибегал к управляющему.

— Губят революцию! Не накорми рабочего, что он скажет?

— Время терпит?

— Недели две-три продержимся, а там матушку репку пой.

— Подумаю.

Леонид Петрович обошел все цехи и заперся в кабинете.

— Ко мне никого, — сказал он сторожихе.

— А если из Совета Прохор?

— До утра никого!

Он взял лист бумаги и склонился над ним. Рука сама по себе писала бессмысленные каракули, к сумеркам лист заполнился до краев.

Леонид Петрович вдруг встал, задернул окна, зажег свет, лист смял и кинул под стол.

— Ясно, ничего другого не придумаешь, — сказал он, прошелся и сел.

Новый, чистый лист начал заполняться кружевом слов и чертежей.

В дверь постучали.

— Кто там?

— Леонид Петрович, мне уходить можно? — За дверью была сторожиха.

— До утра нельзя, завтра освобожу на весь день! — крикнул он сторожихе. — Принеси воды!

Один за другим исписывал он листы, пил воду, иногда кричал сторожихе:

— Графин пуст! Лампа гаснет, подлей керосину!

Он не слыхал, как приходили к нему, упрашивали сторожиху доложить, но она твердила одно:

— Нет, не могу!

Около полуночи сторожиха сама постучала в дверь.

— Я занят, не впускай! — крикнул Леонид Петрович.

— Батюшка, да плачут ведь горючими.

— Кто плачет? Впусти!

Вбежала невеста со слезами и упреками:

— Это же я, я… Жестокий, прихожу в третий раз!

— Не нужно слез. Садись и расскажи! — сказал он необычным для себя твердым, приказывающим тоном.

Девушка села, вытерла слезы и приготовилась спокойно, обдуманно сказать, что если он будет так жесток и впредь, она не пойдет за него замуж.

— Говори! Скорей! — торопил он.

— Что это за листы? — заинтересовалась она.

— Взгляни!

— Я ничего не понимаю.

— Нам угрожает голод.

— Кому нам?

— Всему заводу, в том числе и нам — тебе, мне. К утру необходимо придумать меры, как спасти завод и нас.

— Ты делаешь это?

— Это самое. Буду делать до утра.

— И написал бы все, а то я беспокоилась. Думала… Ах, чего только я не думала!..

— Потом расскажешь. Я сделал упущение, извини.

— Тебе, может быть, помочь? — спросила она.

— Да, ты пришла кстати, надо перепечатать вот эти листы.

Невеста скинула шубу, села за ундервуд.

— Итак, мы сидим до утра? — спросила она.

— Не меньше.

— Мама будет волноваться. Напишу ей, сторожиха отнесет писульку.

Так и сделала. Сторожиха, отнеся записку, обоих, и управляющего, и его невесту, застала за работой. Он писал, она трещала машинкой.

— Ваша мама велела сказать… — начала сторожиха.

— Потом, потом, сейчас, видишь, некогда! — перебила ее девушка.

— Она послала ужин.

— Отдай Леониду, я не хочу. К нам никого!

Утром чуть свет ворвался в кабинет Прохор.

— Готово? Сделал? А это кто? — заметил он машинистку.

— Моя невеста.

— Зачем приволок? — пробурчал Прохор.

— Приволок… Иди-ка взгляни! — Леонид Петрович схватил Прохора за руку, подтащил ближе к машинистке. — Она сделала всю эту гору. А теперь уходи на полчаса!

— Придумал?

— Уходи, не мешай, Прохор Егорыч, а то собьюсь и напутаю, — поддержала машинистка Леонида Петровича.

Пришлось советчику уйти.