На Великой лётной тропе

С другого минарета залетали в Мелеуз призывы из-за реки Белой. В этот ранний утренний час со всех минаретов Башкирии тянулись к небу руки покорных аллаху. Казалось, что муэдзины прикованы к минаретам, как узники, и молят о помощи, о пощаде.

Бурнус проснулся, спрятался за кустом при входе в мечеть и стал ждать.

Печальней и печальней становились крики муэдзина. Заря ширилась и пламенем заливала восток. В тишине послышались шорохи, в мечеть потянулись правоверные. Шли молча, с суровыми лицами, склонив вперед свои головы, не замечая один другого, как будто шла, процессия слепых.

Бурнус оглядывал каждого входящего, его рука держала кинжал и вздрагивала. Замолк муэдзин, торопливо входили в мечеть последние правоверные. Самым последним шел Гафаров. Еще издали завидел Бурнус его зеленый шелковый халат. Толстый Магомет медленно поднимался по ступеням лестницы, он уже шептал молитву, его сердце и мысль покинули суетную землю и отлетели к аллаху. Бурнус выскочил из-за куста на крыльцо и ударил Гафарова кинжалом в грудь.

— В моей руке гнев великого Салавата Юлаева! — крикнул Бурнус. — И направляет ее сам аллах.

Рухнул каштан на ступени, как убитый бык, завертел головой, застонал, а кровь плеснула струей и залила его зеленый бешмет.

Когда окружили Гафарова, он, умирая, сказал, что ударил его Бурнус.

— Бурнус?

Веки Гафарова утвердительно и навсегда закрылись.

Побежали искать Бурнуса по всему Мелеузу. Царские начальники во все концы разослали своих людей. Они нашли на берегу реки Белой клочок травы, запачканной кровью, и догадались, что Бурнус вытер ею свой кинжал, самого же убийцу не нашли.

Недоумение охватило всех башкир: «Правоверный мусульманин Бурнус убивает другого правоверного мусульманина — Гафарова, и аллах допускает это. О, аллах, как понять тебя?!»

И беспокойство, тревога пришли к начальникам и богачам: «Уж не грозит ли повториться время Емельяна Пугачева и Салавата Юлаева?»

Из деревни Мурсалимкино вышла грозная весть, что Бурнус взял кинжал Салавата Юлаева. По проволокам телеграфа полетели депеши, по дорогам помчались гонцы, и скоро все начальники Башкирии узнали, что появился новый мятежник — Бурнус, которого надо немедля поймать, иначе ни одна начальничья голова не может спать спокойно.

7. ГОРНЫЙ СПАЙ

Друг мой, подымись на гору Иремель, на Большой Таганай, на Качканар или на Денежкин камень и глянь вокруг себя. Не покажется ли тебе, что хребет Урала подобен могучей горной реке, у которой волны — камни и на них пышная зеленая пена — леса? Бежит эта река от Северного океана льдов до горячего океана оренбургских и казахстанских степей. Когда-то давно — ничья память не упамятовала этих дней — могучие подземные силы подняли эти каменные ряды, бросили поперек порогами, сцепили кольцами и закружили воронками. Прихоть стихийных сил местами широко раскинула горное плесо, отдельные плоскогорья и вершины забросила далеко в степь, а местами сжала Урал в узкую каменную стремнину. Хмурыми сторожами оберегают горы покой и тишину зеленых долин. Лежат долины, как тихие заводи. Ветер редко всколыхнет их густые леса, редко разволнует воду светлых холодных озер, редко поднимет вихрем песок береговых наносов и приисковых отвалов.

В одной из таких заводей-долин, на реке Косьве, между сосен, елей и кедров приютился прииск Горный Спай. Долина окружена кольцом гор, только в двух местах река Косьва сделала два узких прорыва — в один она вошла, а в другой вышла. Прыгает здесь Косьва по голым камням, бьется об их гладкие бока, пенится, брызжет и шумит. Не поймешь, пляшет ли она, буйная и веселая, злится ли и плачет, бессильная. Острые камни черными клыками поднимаются со дна и режут на много частей и струй смелую реку, ранят ее множеством ран, но, вбегая в долину, она опять собирается в одно русло, течет медленно, часто отдыхая в заливчиках. Сосны и пихты кинули на нее узорчатую тень.

Еще не так давно навещали эту долину только медведи да охотники. Не было здесь ни одной избы, ни одного постоянного шалаша. Шумела только Косьва. Верст за пятьдесят от долины, у горы Качканар, которая видна в час восхода и заката, когда золотом сверкает ее вершина Рог Полуденный, давно уж шумела жизнь. Звенели топоры, и плакали тонкие пилы, срезая леса. Гудели драги и клубились дымом. Золотоносный Ис бежал в изрытых, не раз перекопанных берегах, и его когда-то светлые воды стали мутны. Но эти воды текли в реку Туру, а Косьва оставалась чиста и прозрачна.