На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

Мой ответ понравился капитану Павлову, и он, пригласив еще нескольких артиллеристов, стал гонять меня по системам минометов и орудий малого калибра, по тактике, проверил мои навыки в области стрельбы с закрытых позиций и, наконец, мои способности в работе над планшетом. Капитан Павлов и прочие экзаменаторы остались мною довольны. Они увидели и поняли, что при моем возрасте – 21 год – и звании лейтенант я обнаруживал знания уровня не ниже начальника штаба артиллерийского дивизиона, что соответствовало званию капитана. При явной симпатии ко мне, а может быть, именно в силу этого, экзаменовали они меня строго и с пристрастием. Члены комиссии пожали мне руку и заявили, что такой офицер, как я, вполне достоин возвращения в «лоно бога войны». Капитан Павлов тут же предложил мне написать рапорт на имя командующего артиллерией 54-й армии с просьбой о восстановлении меня на учет по отделу кадров артиллерии. К рапорту тут же было приложено заключение экспертно-экзаменационной комиссии, рекомендовавшей удовлетворить мою просьбу.

26 марта. Позавтракав, я отправился в отдел кадров офицерского состава 54-й армии, расквартированного в деревне Егорьевщина, в 58 километрах от Порхова в сторону фронта.

Идет нудный дождь со снегом. На дорогах раскисшее море глины, воды и льда. Машины буксуют, вязнут в колеях, образуя пробки. Шоферня матерится, требует от попутчиков, без различия чинов и званий, посильной помощи при толкании машин. К вечеру добрался я до Егорьевщины.

28 марта. Этот день назначен мне для представления «самому» – так все тут за глаза величают полковника Черенцова. «Сам» занимает отдельный дом, лучший на селе и в достаточном удалении от помещений для дежурных. День выдался солнечный и ясный. Все вокруг читается как-то особенно контрастно, подчеркнуто резко. На общем фоне мартовского снега группа матросов в бушлатах и бескозырках, в забрызганных грязью клешах смотрится ядовитой черной кляксой. Братишки что-то активно обсуждают и отчаянно жестикулируют. Тут же на лавочке около крыльца сидит пожилой танкист и кавалерийский майор «в усах и шпорах». Ко мне подошел опрятный морской офицер в черной шинели и белом кашне. Мы разговорились, и морской офицер изложил мне суть приказа НКО о немедленном отчислении из пехоты всех специалистов по родам оружия.

– Вы понимаете, – говорил морской офицер, – политика предыдущих лет войны, когда без разбору списывали в пехоту ценных специалистов, привела к тому, что армии нанесен ущерб. Теперь, когда наступательная инициатива перешла в наши руки, стал ощущаться недостаток специалистов по различным родам вооружений. Партия и лично товарищ Сталин приняли правильное решение, и в Наркомате обороны уже подписан соответствующий приказ. – Старший лейтенант в морской форме не договорил, какого рода этот приказ, потому что на крыльце появился капитан, адъютант Черенцова. Капитан подал какие-то бумаги матросам, и те, пожав руку капитану, в веселом настроении двинулись от дома. Затем капитан пригласил пожилого танкиста, который недолго пробыл у Черенцова. Вышел он от «самого», сияя глупо-счастливой улыбкой и размахивая в воздухе листом бумаги.

– Порядок в танковых войсках, – выкрикнул он, подмигивая усатому кавалеристу, – давай, конница, догоняй! До встречи!

Наступила очередь моряка. Пробыл он у Черенцова довольно долго, вышел весь красный, потный, возбужденный:

– Это мы еще посмотрим. Это мы еще поборемся. Этот Черенцов – не бог, и над ним есть начальство.

30 марта. В строевом отделе я получил на руки свое «Личное дело», опечатанное сургучом, и препроводительную записку, в которой значилось, что лейтенант Николаев А. В. откомандирован в отдел кадров УКА 54-й армии на предмет использования его в должности не ниже командира батареи 120-мм минометов.

31 марта. Прибыв в Порхов, я сразу же отправился на доклад к капитану Павлову.

– В строевом отделе у капитана Татаринова тебе оформят направление в резерв офицеров артиллерии. Это недалеко. От Порхова в шести километрах – деревня Нестрино.

Я сказал Павлову, что за эти дни очень устал, и спросил, нельзя ли где-нибудь приткнуться и отдохнуть?

– Устрою тебя, так и быть, переночуешь, а завтра поедешь.

По рекомендации капитана Павлова я отправился на квартиру. Порхов сильно разрушен, и с жильем очень трудно. Ночевал я в маленькой комнатке первого этажа каменного дома. Постелили мне на сундуке. Всю ночь плакал ребенок, и было очень душно.

1 апреля. Документы оформили к обеду. Получив направление в резерв офицерского состава УКА, я простился с доброжелательным капитаном Павловым и пошел на Псковское шоссе караулить машину до Нестрино.

К вечеру захолодало. Над сине-фиолетовым, густым горизонтом из-под серых, будто грязная солдатская портянка, холодных и беспросветных туч жгучим золотом сверкала полоса далекого и бескрайнего неба. На попутной полуторке я благополучно доехал до места назначения.