На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

Дом, в который меня определили, рассчитан на трех постояльцев. Я оказался третьим. Знакомимся. Первым протягивает руку пожилой, плотный и лысый капитан – командир пушечной батареи. Второй, тоже капитан, начальник штаба гаубичного дивизиона, высокий, тощий, сутулый грузин.

– Гога, – представляется капитан-грузин и сосредоточенно трясет мою руку, – Гога Хоцишвили.

В доме опрятно, чисто и уютно. На окнах в горшочках цветы и ситцевые занавески.

– Благодать тут, – говорит лысый капитан, – хозяйка хорошая, добрая, готовит нам, что нужно постирает. Женщина кроткая – она здесь за перегородкой. Ты, лейтенант, размещайся. Самоварчик сообразить можно.

– Ты к дэвкам ходышь? – доверительно спрашивает капитан Гога.

– К каким девкам? – удивляюсь я.

– Здэсъ танца иэстъ, панымаищь? Без дэвка издохнуть можна!

Сверкая синими белками больших навыкате глаз, Гога все косится на мои ноги, а потом внезапно говорит:

– Давай тъваи сапаги мерить.

– Зачем? – не понимаю я.

На Гоге новые кирзовые сапоги, но перешитые на изящную комсоставскую колодку.

– Сапожник, панымаищь, сволащь, колодка мала издэлал. Жмут. Твои давай мерить.

Мои сапоги обычные армейские, уже не новые, хотя и в приличном состоянии. Помня завет нашего Пеконкина, я драил их до блеска.

– Слушай, давай мэнятъса… А? – Выражение лица у Гоги просящее, чувствуется, что он страшно боится отказа. Его великолепно сшитые сапоги сидят на мне как влитые. Гога смотрит на меня умоляющим взглядом. – Сматры… А?! Оны тэбэ самый раз! Давай мэнятъса, а?!. Будь и другам.

Что греха таить, когда я увидел на нем эти сапоги, то подумал: вот они, грузины! Везде устраиваются! Этот сумел уже сапоги перешить.

– Ладно, – говорю я, – уговорил! Так и быть. Из уважения к тебе будем меняться.

– Э… Э… Э… – запел Гога какую-то грузинскую мелодию, протяжную, гортанную, переливчатую. – Я всегда думал, что ты ха…а…арошъ чъловек… Да… Живы будэм, в Кутаиси приэдэшь, хванчкару пить будэм! Харош вино хванчкара – Сталин любит… Да…

Гога чмокнул губами и вновь запел свою протяжную, гортанную и переливчатую мелодию.

– Слушай! – резко оборвав пение, обратился ко мне Гога. – Тэпэръ пайдомъ к дэвкам… а?!.

Лысый капитан сидел в углу на стуле, наблюдал за нами и чему-то улыбался.

В просторной избе, приспособленной для общественных нужд, по вечерам бывают танцы. Один из офицеров играет на баяне, или крутят хрипящий патефон с набором заезженных пластинок. Пришли и местные девушки, одетые в бедные, скромные платьица, многие были в солдатских кирзовых сапогах. Сами танцы состоят в том, что десяток-полтора молодых парней, прижавшись к таким же молодым девчатам, толкутся в тесноте на одном месте под обрывочные звуки музыки. Стоит невообразимый шум, гомон, смех. И над головами танцующих в тусклом свете лампы «молния» плавают причудливые извивы густого и сизого табачного дыма. И в этом мареве, над обшей массой танцующих, возвышается кудлатая, черная, горбоносая голова счастливо улыбающегося капитана Гоги Хоцишвили.

Из душного помещения я вышел на улицу. И здесь я всюду наталкивался на парочки, укрывшиеся шинелями. Резервисты гуляли с местными девчатами. На душе у меня спокойно и радостно.

4 апреля. Нас с капитаном Хоцишвили вызвали в строевой отдел к капитану Татаринову за получением назначения в часть.

6 апреля. Утром капитан Татаринов вручил мне предписание в 534-й армейский минометный полк на должность командира 5-й батареи. Полк ведет бои в районе деревни Весна, вблизи линии железной дороги Псков – Остров. Штаб полка расположен около деревни Волки. Получил направление в гаубичный полк и капитан Гога Хоцишвили.

Утро теплое и ясное. Легкий ветерок гонит по небу рваные клочья облаков.

К линии фронта идем с Гогой на пару. Вскоре подсели на попутную машину. Едем молча, погруженные каждый в свои думы. У развилки дорог у деревни Филатково Гога забарабанил по крыше машины, пожал мне руку и спрыгнул на землю. Машина тронулась. А он стоял, широко расставив свои длинные ноги. Вдруг он сорвался с места и закричал:

– Э! Нэ забывай Гогу Хоцишвили. Приезжай в Кутаиси, хванчкару пить.

– Будь здоров, Гога! – кричу я, махая в воздухе фуражкой.

Машина шла до Погоста Русицкий. Вечереет. И я решаю заночевать.

С помощью шофера, разбитного и разговорчивого парня, устроился в избе, набитой солдатами какого-то автобатальона.

– Вон место слободное. Он все одно ноне в рейсе, – сказал мне парень. – Так что размещайся смело и спи спокойно.

Место, указанное парнем, представляло собой мятое логово на общих нарах. В кучу сбиты матрац, одеяло, телогрейка, провонявшие бензином и маслом. Разобравшись в этом кубле, я прилег не раздеваясь.

534-й армейский минометный полк

7 апреля. Проснулся в шестом часу. В избе никого. Вероятно, все ушли в рейс. Душно – пахнет маслом, бензином, прелой одеждой. Оправив логово, на котором спал, вышел на воздух. За околицей у весеннего ручейка умылся ледяной водой. В стороне от дороги, у наскоро сколоченного балаганчика, походная кухня. Спросил, нельзя ли разжиться кипяточком.