Всю ночь ехали с минимальной скоростью, подолгу стояли из-за пробок, аварий и неисправностей самого шоссе. Лежать в носилках стало невыносимо, и я перебрался на пол, в общую кучу. У стены, ближайшей к кабине, сидела и дремала Машенька Петрова, телефонистка с центрального коммутатора, хорошенькая и полная деваха. Она пристроила мою голову к себе на колени, мягкие и теплые. И я стал дремать, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи, и думая о прошедшем и будущем. Так прошла ночь, и наступило утро.
В середине дня – очередная остановка. Несколько раз вдоль колонны прошли Коваленко, Герасимов, инженеры и техники Карпушин, Богданов, Гвоздев. Издали доносится спокойно-уверенный голос командира полка. За стеной фургона смех и шутки солдат. И вдруг в эту мирную тишину врезается отчетливо нарастающий свист авиационной бомбы. Разговоры и смех смолкают, сердце сжимается, перехватывает дыхание. Но взрыва нет! Вместо взрыва бомбы – мощный взрыв дружного хохота.
Катя Видонова выглядывает в дверь и тоже смеется.
– Борька Израилов балагурит, – говорит она и машет кому-то рукой.
Да, это он бежал вдоль машин, неподражаемо имитируя свист падающей авиационной бомбы, приводя людей в замешательство им же самим на потеху. Как я выяснил, паясничать, изображать клоунады – любимое занятие Бориса в свободные от солдатской службы часы. Мне рассказали, что в машине своего взвода управления Борька возит полный клоунский костюм: цветной балахон, огромные башмаки и огненно-рыжий парик. И все это изготовлено его собственными руками. И как только представляется возможность, Борька извлекает свой наряд, гримируется при помощи угля и губной помады и потешает солдат прибаутками, анекдотами и экспромтами на злободневные темы. И делает это он не по приказу сверху, не по инструкции Куриленко или Князева, но по собственной инициативе, на свой страх и риск. Именно за это его любят и уважают в полку.
Вот на крутом подъеме забуксовал газик. Резина на скатах стертая, даже следов протектора не видно. Колеса скользят отполированными поверхностями шин по наезженной глине. По двадцать человек наваливаются солдаты на машину, толкая ее своими плечами и криками и выволакивая в гору. Там – тягач с бээмовской гаубицей зацепил чью-то полуторку… И несколько человек, сбившись в кучу, орут до хрипоты, матерят друг друга, пока другие молча устраняют повреждение и растаскивают технику.
Во время длительных стоянок я разглядываю местность в бинокль.
И куда ни проникает взгляд, всюду лишь развалины сожженных дотла деревень, обозначенные черными остовами печных труб. По пепелищам бродят люди – женщины, дети, старики. Видны крыши землянок и струйки сизого дыма, поднимающегося столбиками вверх.
– Люди пять суток оставались без пищи, товарищ капитан Островский. – Губы у командира полка сжались с такой силой, что превратились в нитку, на скулах заходили желваки. Заложив руки за спину, он прошел вдоль колонны автомашин, отдавая распоряжения относительно размещения подразделений на постой.