На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

– Здравствуйте. Вам что нужно?

– Да вот, ранен. Осколок в ноге.

– Заходите. Где рана?

– Вот здесь. – И я показал пальцем.

– Снимайте брюки и ложитесь на операционный стол.

– А поесть сначала нечего? Мы пятые сутки без пищи.

– Как же так? – И на ее миловидном личике отразилось крайнее удивление и вместе с тем недоумение.

– Так, – ответил я. – Вон дорога-то какая.

– Я сейчас, – сказала девушка и куда-то вышла.

Вернулась она с миской пшенной каши, куском американской колбасы, хлебом и кружкой крепкого чая. Слюни заполнили рот, по телу пробежала судорога, и сразу же появилась какая-то томительная слабость, дрожали руки, подгибались ноги.

– Вы только не спешите и хорошо жуйте, – сказала, улыбаясь, девушка.

Желудок постепенно наполнялся блаженным теплом, распространявшимся по всему телу.

– Теперь можно и на операцию, – сказал я, отстраняя пустую тарелку с кружкой и подбирая остаток крошек.

И вот я лежу на операционном столе, сколоченном из обычных досок. Лежу в грязных сапогах, спустив брюки, и рассматриваю потолок палатки. Зонд вошел в рану, я вздрогнул.

– Ничего, – успокоила меня девушка, – осколок не глубоко, терпите. – И полоснула скальпелем по ране.

Не успел я икнуть, как осколок стукнулся о стенку ведра. Заложить в рану тампон с риванолем и забинтовать ногу было делом минутным. Младший лейтенант медицинской службы, студентка медицинского института – она тут и хирург, и сестра, и повар, и администратор. Я благодарю ее, целую руку, она смеется.

– А каши еще можно? – спрашиваю я.

– Только немного, плохо будет. Лучше чаю.

Я пью чай, сижу около печки и смотрю ей в глаза. Милое, доброе русское лицо – круглое, курносое, голубоглазое. Она совсем еще девчонка. Попробовал встать. Не тут-то было. Нога точно не моя, и боль страшная. Потерял равновесие и чуть было не грохнулся.

– Вы не очень-то так сразу, – сказала она, – денек-другой полежать бы надо.

– Позовите, пожалуйста, кого-нибудь из пятьсот тридцать четвертого. Они тут все на дороге, около машин.

Девушка вышла и через несколько минут вернулась с двумя крепкими парнями. Так у меня состоялось знакомство с Борькой Израиловым из Банного переулка, о котором упоминал мне Телевицкий при нашем разговоре на НП. С помощью ребят я кое-как доковылял до санитарной машины.

– Что это с тобой? – забеспокоилась Катя Видонова.

– Ничего особенного, – ответил я, – осколок вынул. Вон там – в медсанбате.

Подталкиваемый сильными руками солдат, вскарабкался я наконец в фургон и завалился на носилки. И то ли от сытного обеда, то ли от того, что рану обработали и осколок извлекли, в душе появилось чувство удовлетворенного облегчения. Несомненно, я был благодарен этой маленькой девочке-хирургу и готов был всячески выразить ей свою признательность и благодарность. Но вспомнил я об этом только лишь тогда, когда колонна полка была уже на марше. Только тут я осознал свою непростительную оплошность – не поинтересовавшись за суетой даже ее именем. Я корил себя, но было уже поздно.

Как странно. Судьба сводит порой людей, и они ощущают внутреннюю близость. Но тут же некая Сила разводит их, ставит между ними препятствие. И они теряют друг друга. Возможно, навсегда.

25 апреля. Утро приветствовало нас яркой, сияющей синевой весеннего неба. Солнце жгло нестерпимо, и от вчерашней туманной мглы не осталось и следа. Люди повеселели, но с опаской поглядывали на небо, на ясные дали, ожидая всякую минуту непрошеных гостей с черно-белыми крестами на металлических крыльях. Старожилам полка еще памятен был тот день под Елизаровской, когда «юнкерсы» накрыли полк на марше. Зенитные батареи по обочинам шоссе приведены в боевую готовность, наблюдатели напряженно всматриваются в небо. Патрульные самолеты «истребителей прикрытия» непрестанно кружат над нами, оставляя за собою длинный белый шлейф. Путь наш на Порхов лежит через Грошево, Погост Русицкий, Филатково, Ляпихино, Болдино, Мигуново, Славковичи, Заозерье, Веретенье, Нестрино, Порхов.

От Лопатино, где полк выходил на шоссейную дорогу, колонна тронулась за полночь. В санитарный фургон набилось множество народа: санитары, телефонистки, раненые вроде меня, предпочитавшие не оставлять своей части. Сидели прямо на полу, привалившись к огромным узлам с бельем и медикаментами. Катя Видонова перевязывает на ходу связиста Скобелева. Во время минометного обстрела несколько дней назад крупный осколок ударил в телефонную трубку, и эбонитовая мелочь от трубки впилась ему в лицо и в руку. Катя выковыривает эту мелочь из ран и спрашивает:

– Да сколько же их там у тебя еще?

– А я знаю? – бурчит, слегка заикаясь от контузии, Скобелев. Он неразговорчив, все время плюет на пол и смотрит в одну точку своими немигающими и черными, как антрацит, глазами.