На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

Федор Елисеевич сегодня явно в хорошем расположении духа. Его настроение передается и другим – на лицах людей появляются улыбки. И не понять, то ли день такой весенний и радостный, то ли все довольны, что вновь попали на передовую.

– А противник-то где? – с некоторым замешательством спрашивает Коваленко. – Нужно бы сориентироваться.

– Наш передний край где-то тут, рядом, по северной опушке этого леса. А финны – там, через поляну. – Шаблий останавливается, ориентирует карту, оглядывается. Осматриваемся и мы. Мальчишки-куряне жмутся в кучу, они впервые на передовой и чувствуют себя неуверенно.

– Вон там, – говорит Коваленко, – просматриваются какие-то признаки землянок или траншей.

Подходим ближе – тут действительно начинаются спуски в ходы сообщения, выводящие к передовым траншеям. По лесу разбросаны хорошо замаскированные землянки и блиндажи. Сверху они присыпаны залежавшейся хвоей так, что издали либо вовсе не различимы, либо кажутся совсем небольшими холмиками. Линия обороны стабилизировалась на этом участке давно – все здесь по-хозяйски улажено, боковые стенки траншей забраны досками и по аккуратности не уступают немецким. Блиндажи вместительны, врыты глубоко в землю, перекрыты в шесть-семь накатов из крупного сосняка.

– Похоже, тут и войны никакой и никогда не было, – усмехнулся Коваленко.

– Ты что, анекдота не знаешь, – Шаблий засмеялся, – какие в мире есть невоюющие три армии? Ответ: шведская, турецкая и двадцать третья советская.

Все вокруг засмеялись, смеются и наши мальчишки-куряне. Они никак не могут еще совместить понятия «передовая», «фронт», «война» с тем, что они теперь видят вокруг и перед собой. Финны ведут себя тихо – ни единого выстрела. Будто их нет вообще.

– Ну, начальник разведки, – обращается ко мне командир полка, – что скажешь по поводу места для НП?

– Выбирать тут не из чего, – отвечаю я. – Хотя бы вот здесь.

– Здесь так здесь, – соглашается Шаблий. – Тогда, Федоров, давай начинай. И чтобы НП было оборудовано по всем правилам. А ты, – обратился Шаблий ко мне, – сразу же устанавливай наблюдение, готовь разведпланшет, и чтобы журнал вели по всем правилам.

– Вон на той сосне, – сказал я, – неплохо было бы выносную точку оборудовать. А то горизонта не видно и тылы не просматриваются.

– Федоров! Ты слышал? – Шаблий посмотрел в сторону командира батареи управления. – Выносную точку: о конкретных деталях договоришься с Николаевым.

21 мая. Всю ночь Федоров с людьми занимался земляными работами, и к утру можно было уже приступать к изучению переднего края противника. Линия обороны финнов проходит здесь на значительном расстоянии и просматривается плохо. Создается впечатление искусственной снивелированное™ и тщательной маскировки всех военно-инженерных сооружений. Помимо всего, даль подернута сплошной серо-сизой дымкой: то ли туманом, то ли редкой дымовой завесой.

– Темный противник, – рассуждаю я сам с собой, водя рогами стереотрубы вдоль предполагаемой линии обороны финнов.

За сутки визуального наблюдения так ничего и не удалось выяснить. Ни единого объекта, ни единой цели. Финны затаились, словно вымерли. Пытаюсь наладить контакт со «старожилами» из 22-го укрепрайона – у них что-либо узнать о характере противника, о каких-то конкретных огневых точках. Тут я сразу понял: «старожилы» хитрят и данных своих они не откроют, пока их не принудят к тому вышестоящие власти. Тут ведомственные перегородки заперты на крепкие замки. О жизни людей тут не думают – они, вероятно, даже не знают, что это такое. Отсутствие беды, непосредственной угрозы, опасности и привело к возникновению этих прочных бюрократических барьеров. Так что рассчитывать предстоит только лишь на самих себя и ни на кого более.

В пятом часу зафиксирован налет батареи 81-мм минометов. Батарею засекли. Но трудно сказать, била та батарея с основных позиций или же с запасных. Или то была, вообще, кочующая батарея. Для наших мальчишек-курян это было первое боевое крещение огнем «бога войны». Все обошлось благополучно – ни раненых, ни убитых. Но ребята долго еще обсуждали это событие. А мое настроение портилось: прошли почти сутки, а поле моего разведпланшета оставалось чистым и белым.

День клонился к вечеру. Верхушки сосен золотились последними отблесками заходящего солнца, кора поблескивала оранжево-красными бликами, а здесь, внизу, царил серо-фиолетовый сумрак. Зелень насыщена холодными густо-изумрудными тонами… Отстранив разведчика от стереотрубы, я приник к окулярам – противоположная сторона нейтральной зоны была точно в молоке, туман расстилался по ложбине, скрывая последние отличительные признаки переднего края противника – ряды его колючей проволоки. Где-то справа, в кустах за лесом, защелкал соловей, раскатился трелью, залился посвистом любовной истомы. Оставив стереотрубу, я направился в тыл – туда, где Федоров с солдатами рыл землянки командного пункта полка и батареи управления.