На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

Оформив положенные по штату документы и отправив в штаб артиллерии армии донесение на имя майора Кузнецова о действиях разведки нашего полка за прошедший день, я принялся за письмо к матери: «Запомни это число: 10 июня 1944 года, – писал я, – я сижу после боя в финском домике, пользуюсь финскими чернилами и финской бумагой, при свете финской керосиновой лампы и спешу сообщить тебе, хотя бы вкратце о событиях минувшего дня. Сейчас будем ужинать. Что будет завтра, неизвестно». А времени уже – одиннадцатый час. На дворе сумерки превращаются в прозрачную летнюю ночь. Я забираюсь на верх двухъярусной металлической кровати, не раздеваясь, не снимая даже сапог, лишь распустив немного ремень.

– Тебя там, наверху-то через окно не пристрелят? – услышал я снизу голос Федорова.

«Чему быть, того не миновать», – подумал я.

Сквозь сонную дремоту я слышал, что наша пехота за день наступления потеряла 29 человек убитыми, да и то – не в момент прорыва, а в глубине обороны, при столкновении с арьергардными заслонами финнов, прикрывавших отход своих войск. 29 человек – это полтора процента. Так и будут писать в отчетах. А что скажут те, кто получат похоронки?! Какое им дело до того, что потери составляют всего только полтора процента, когда их близкие входят именно в эти полтора процента. Что родным нашего Коли Дмитриева до того, что все мы остались живы, когда он, единственный среди нас, – убит?

11 июня. Проснулся я от шума. Солдаты, топая сапогами, сматывали линии телефонной связи, смеялись, переругивались. Командир полка сидит за столом и пьет чай из эмалированной кружки.

– Вставай, Николаев, подъем, – говорит он мне, смеясь, – все давно проснулись, а разведка спит – непорядок!

Утро только-только начиналось. В нежно-опаловом мерцании воздуха первые лучи солнца едва пробивались сквозь туман, играя на капельках росы. Щебетали какие-то ранние птахи, весело чирикали вездесущие воробьи. Соскакиваю на пол. Смотрю в окно – там, за окном, сказочный простор и картина волшебной красоты. Сочная, влажная зелень покатых бугров будто припорошена белыми цветами, глыбы фиолетово-серых валунов, покрытых сизым лишайником, громоздятся, создавая впечатление первобытной суровости. Вдали синеет кромка леса, а тут, совсем рядом, тянутся к небу могучие, стройные сосны с темно-оливковой зеленью макушек. Мир и покой господствуют всюду.

Наскоро позавтракав, шли мы все по дороге на Хянтя отыскивать командный пункт 133-го стрелкового полка майора Кол сухо. Прощай, Кусиен, первый хутор на финской земле, приютивший нас. Майора Кол сухо со своим штабом встретили мы у опушки леса, около полурастащенного стога сена. Разведка этого полка установила, что финны окапывались ночью на рубеже вдоль шоссе Афанасово – Хянтя. Посоветовавшись с Колсухо, Шаблий отдает приказ на короткий огневой налет по району скопления финской пехоты. И вот залп всех 36 стволов взрывает идиллическую тишину раннего утра, обрушив на позиции противника менее чем за пять минут более 360 пудовых мин. Передовой батальон поднялся в атаку, опрокинул противника, прижатого к земле, и пошел вперед, преследуя остатки отступающего финского заслона.

Как только стало ясно, что огневой помощи на этом рубеже нашей пехоте более не потребуется, майор Шаблий приказал батареям попеременно менять боевой порядок, неотступно следуя за пехотой.

– Это наша обычная работа, – слышу я голос Шаблия, разговаривающего с Колсухо, – наш долг – долг минометчиков – помогать вам всеми нашими средствами: огнем и колесами.

Колсухо доволен. Под прикрытием подвижного огневого вала его стрелки почти не несли потерь. Бой длится уже более двух часов, когда 133-й стал втягиваться в сильно заболоченный лес.

– Дальше для нас прямого пути нет, – мрачно произнес Шаблий, рассматривая карту. – Что думаешь делать, майор? – обратился Шаблий к Колсухо.

– Что делать? – удивился тот. – Атаковать Териоки с юго-восточного направления.

– А нам что делать? Сидеть тут на болотах? До Териок по прямой тут около девяти километров. А наши стодвадцатки берут не дальше четырех с половиной. Это две наши нормы.

Майор Колсухо пожал молча плечами, как бы говоря: «Это, мол, от меня не зависит». Майор Гречкин, присутствовавший при разговоре двух полковых командиров, обратился к Шаблию:

– А что, если нам выскочить на Приморское шоссе? Связь по рации. И мы сможем оттуда поддержать огнем по запросу. Из-за насыпи железной дороги батареи достанут куда нужно. А по Приморскому шоссе наши теперь наступают ходко.

– Решено, – соглашается Шаблий, – сворачивать дивизионы и походной колонной через Афанасово выходить на Приморское. Николаев! Бери машину и в головной дозор – выясни как следует обстановку. Рации, – обратился Шаблий к Колсухо, – будем держать в рабочем состоянии.