– Полк майора Колсухо, – отчеканивая каждое слово, говорит Шаблий, расправляя ладонью складки карты, – тот самый полк, что продирался сквозь лес и болото, теперь штурмует опорный пункт Кутерселькя с фронта. Справа наступает 187-й полк майора Рябкова. Это все дивизия Ястребова. Я же хочу обратить ваше особое внимание, – Шаблий выпрямился и обвел нас всех сосредоточенным взглядом, – Кутерселькя, по данным разведотдела армии, – сильно укрепленный опорный пункт с большим количеством ДОТов, бронеколпаков и инженерно-оборудованных артиллерийских позиций. Этим займутся тяжелые батареи. Для нас хватит работы с пехотой. Ходы сообщений, проволока, минные поля, блиндажи, наблюдательные пункты – вот наши цели. У нас есть информация разведотдела, но ее надо уточнить.
Командир полка обратился ко мне:
– Николаев, пиши приказ на разведку: детально изучить расположение пехоты в траншеях, засекать ее не укрытые огневые средства. Особое внимание обратить на возможное наличие ложных и запасных позиций. Срочно готовить разведпланшет с нанесением на него объектов, которые должны быть уничтожены нашим полком.
Затем следует приказ «огневикам»: занимать огневые позиции в зоне «вакуума безопасности», то есть на пространстве от полутора до трех километров от передовой линии наших траншей.
Офицеры, переговариваясь, выходят на улицу. Сырою мглою тянет с Финского залива – тут до него около десяти километров. Пасмурным, холодным и каким-то серо-неуютным показалось мне это утро.
В полуторке батареи управления отправляюсь я в сопровождении разведчиков в район хутора Марьино. То есть туда, где предполагается разместить наш командно-наблюдательный пункт. Расстояние до Марьино – около шести с половиной километров. Старый потрепанный газик еле-еле пробирается по извилинам лесной проселочной дороги. На небольших, огороженных пряслами загонах ревет недоеный породистый скот, лежат убитые коровы, бегают перепуганные овцы. Все тут брошено при поспешном отступлении. В том же направлении, через плотный кустарник, круша деревья, напрямик идут танки и самоходные орудия. Случается, что поваленный ими ствол преграждает нам дорогу, и солдатам приходится его распиливать и оттаскивать бревна в сторону.
– Чьи танки? – спрашиваю я.
– 186-го отдельного танкового, подполковника Юнацкого! – надрываясь кричит танкист, высунувшийся из люка. Тридцатьчетверки выходят на исходный рубеж.
Вот и хутор Марьино. Брошенный дом, в который уже успел попасть снаряд. На чердаке устанавливаю стереотрубу. Хотя бы временно – финны, естественно, сидеть наблюдателю тут не дадут. Но предварительную рекогносцировку провести, возможно, успеем. В двадцатикратное увеличение отчетливо видны траншеи противника, усиленные заборами колючей проволоки в несколько рядов кольев. Хорошо просматриваются бронеколпаки, пулеметные гнезда, мрачные, тупые глыбы бетонных ДОТов, оскалившихся черными провалами амбразур. Пользуясь временной тишиной, начинаю лихорадочно готовить разведпланшет полка. Связываюсь с Суховым и Телевицким – требую от них немедленной доставки разведданных.
Наша пехота уже на исходном рубеже для штурма. Вкапывается в тяжелый каменистый грунт. Сверху все хорошо видно. Финны молчат – ни единого выстрела, никакого шума или звука. Словно все вымерло.
– Ты нажимай на Сухова и Телевицкого, – говорит Шаблий, заглядывая в планшет, – пусть они в свою очередь нажимают на КВУ.
НП первого дивизиона рядом. Тут же и командный пункт 133-го стрелкового. Майор Шаблий отправляется туда, Коваленко и я сопровождаем его. Майор Кол сухо добродушно улыбается, жмет руку Шаблию, здоровается с нами. Но за внешней веселостью и спокойствием чувствуется глубокая эмоциональная напряженность и загнанная вглубь нервозность.
– Огня наш полк даст сколько потребуется, – говорит Шаблий, – только ты сам понимаешь: успех атаки твоей пехоты будет зависеть и от того, насколько хорошо поработает нарезная артиллерия, танки, самоходки. ДОТы и бронированные колпаки нам не взять. Тут нужны орудия прямой наводки.
– Это я и сам вижу, – помрачнев, отвечает Кол сухо, – с танкистами у нас тоже контакт – помогут.