На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

6 декабря. После завтрака мы чистим свое учебное оружие, наши мосинские трехлинейки с двуглавым орлом на клейме, которые мы должны передать новому, только что прибывшему пополнению, набора двадцать пятого года. Худые, низкорослые мальчишки, стриженные под машинку, ходят строем мимо наших окон в столовую. Большинство из них местные – вологодские и коми. Новое пополнение будет размещаться в наших бараках, а нас переводят в другое помещение. Кое-кто уже успел сходить и посмотреть – говорят, на новом месте комнаты лучше и уютнее. Тимощенко сдал нашу выпускную роту Козлову, старшему лейтенанту, бывшему командиру двадцатой роты, человеку симпатичному и приятному. Он ходит, прихрамывая и опираясь на палку, – разболелась раненная в сорок первом нога. После госэкзаменов о нашем существовании словно забыли.

Из дома пришла вторая посылка, и в ней настоящий комсоставский планшет из великолепной желтой кожи. Ника выпросила его у своего отца. Пользуясь свободным временем, принялся за изготовление комсоставских петлиц и нарукавных знаков – шевронов из присланного мне черного и красного сукна. У спекулянтов из «Военторга» достал четыре пары кубарей рубиновой эмали. Теперь я полностью обеспечен комсоставскими знаками различия и на шинель, и на гимнастерку. Остается только ждать приказа о производстве.

7 декабря. Четверо наших выпускников – Олег Радченко, Евгений Холод, Геннадий Васильев и Иван Баев – аттестуются досрочно и остаются в училище на командно-преподавательской работе.

«Жаль, что уходит от нас Олег, – пишу я домой, – я так привязан к нему. Что касается меня, то мне бы не хотелось оставаться в этой каргопольской дыре». И это действительно так – я не лгал и не обманывал себя. Откровенно говоря, мы уже устали тянуть курсантскую лямку, нервы напряжены до предела, и любая перемена кажется желанной. Училище готовит кадры командного состава – то есть вчерашних мальчишек, школьников и студентов, избалованных физически и нравственно, перековывало в людей, способных не только воевать, но и командовать. Всё неспособное, непригодное извергалось вон в результате жестокого отбора. Я понимаю: в мире существует явление, имя которому ВОЙНА, то есть явление реальности, ужасающей своей бесчеловечной конкретностью. Миллионы людей сталкиваются, убивают, жгут, калечат друг друга, испытывая при этом и нравственные, и физические страдания… «Для чего все это?!» – спрашиваю я себя и не нахожу ответа. И вспомнился мне разговор с Дядя-сашей зимой сорок первого года, в холодной, нетопленой комнате.

– Тебя интересует, почему в мире война? – Он говорил тихо, мягко и ласково смотрел на меня поверх очков своими выпуклыми глазами. – Да потому, что человек пристрастен к убийству. Первое действие человека, изгнанного из Рая, – Каин убивает Авеля. Убивает в силу ненависти, зависти и злобы. Злом зла, конечно, не искоренить. Но военные действия предусматривают боевой отпор агрессору и устанавливают своего рода военный баланс или равновесие сил. Как это ни печально, Андрюша, но люди почему-то предпочитают судить о том, какая должна быть жизнь, и совершенно не обращают внимание на то, какая она есть!

Наверное, это так, думал я. Дар видения жизни в ее подлинном, неискаженном варианте можно было бы, очевидно, назвать исключительным даром, даром прозрения, присущим, естественно, не всем людям.

14 декабря. Жора Арутюнянц, вернувшись вечером из штаба училища, где он помогает оформлять наши документы, сообщил, будто сам видел приказ о присвоении мне «младшего лейтенанта». Эта новость буквально подкосила меня: слезы горькой обиды душили меня, нервный спазматический ком подкатывал к горлу. До боли стискивал я зубы – только бы не выплеснуть наружу разбушевавшуюся стихию чувств. Как же так?! Мой экзаменационный балл один из лучших – 4,9. «Откуда же такая несправедливость?» – спрашивал я сам себя. Во взводе волнение, с жаром обсуждают случившееся.

15 декабря. С утра Жора Арутюнянц отправился в штаб к знакомым писарям и вскоре вернулся с известием о том, что в выпускной пулеметной роте есть курсант Николаев Андрей Владимирович двадцать второго года рождения – вот он-то и аттестован младшим лейтенантом.

По нашей просьбе Жора самолично проверил все аттестации и сообщил нам, что все мы уже лейтенанты и только Петров и Гуревич – младшие. Официально разрешено нашивать комсоставские петлицы и шевроны, не велено пока носить кубики до официального приказа о производстве. Мы теперь состоим как бы в резерве. Свободно ходим в город, посещаем кино. Единственное, чем бы хотело заручиться начальство, так это соблюдением некоторой благопристойности с нашей стороны, чтобы выходы в город не сопровождались пьянством и дебошами.

Зима вошла в свои права, и под снегом Каргополь преобразился и стал похожим, по моим представлениям, на Москву прошлого века, так хорошо мне знакомую по картинам Кустодиева и Юона и которую я еще застал в раннем детстве.