На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

14 февраля. Старая маневровая «овечка» тащит наши четыре вагона в направлении станции Тальцы. Отъехав от Неболчей километров восемнадцать и не доезжая четырех километров до Талиц, наш куцый эшелон останавливается и следует команда вылезать. Вокруг – чистое поле и никаких признаков станционных построек или жилья. На путях встречает нас офицер из отдела кадров Волховского фронта в звании капитана. Золотым сиянием горят на его плечах офицерские погоны с четырьмя серебряными звездочками, на воротнике шинели прямые малиновые петлицы с золотыми пуговицами. Я оглянулся и на всех лицах увидел одно и то же выражение растерянности и удивления. Это понятно: подобную форму одежды нам приходилось наблюдать разве что в кино или на сцене, да и то только лишь на тех, кто изображался нашими врагами, – на белогвардейцах. Во всяком случае, кличка «золотопогонник» была страшной и опасной. Теперь мы стоим на путях и видим перед собою человека в золотых погонах. И этот человек, протягивая нам руку, говорит: «Здравствуйте, товарищи офицеры». Очевидно, капитан понял причину нашего смущения и замешательства и сразу объяснил нам, что он учился в Москве, на Академических курсах и что именно там их при выпуске обмундировали уже по новой форме. Разговаривая, мы перешли железнодорожные пути и направились в деревню Тальцы, видневшуюся за пригорком в полутора километрах от насыпи. В низине, извиваясь, текла неширокая речка Пчевжа, которую пришлось переходить по шатким, качающимся мосткам. Дорогой мы расспрашивали капитана о Москве, интересовались, как там с продуктами, бывают ли тревоги и что нового в театрах. В Тальцах не осталось ни одного местного жителя. Окна в большинстве домов с выбитыми стеклами забиты досками и заткнуты тряпками. Едва мы пришли в штаб резерва, как стали оформлять документы на группу офицеров по заявке 7-й гвардейской танковой бригады.

С этой группой ушел и наш Витька Денисов. Оставшихся дежурный по резерву пошел размещать на ночлег. Меня, Сашу Гришина и Федю Липатова определили во второй дом по главному порядку.

Заходим. Обычная крестьянская изба. Окна забиты досками и заткнуты ветошью, отчего в помещении темнота. Справа у стены нары, и на нарах люди. Лежат прямо в сапогах, курят и о чем-то тихо беседуют. Огоньки их папирос красно-оранжевыми отблесками вспыхивают в темноте. В доме тепло и уютно, приятно пахнет жильем и топящейся печкой. У огня, перед раскрытой дверцей подтопка, сидит смуглый парень – похоже, азербайджанец – в меховом жилете и валенках, с одним кубиком на петлицах и по бумажке, коверканным русским языком напевает: «Бьется в тесной печурке огонь, на поленьях смола, как слеза…»

Мы в нерешительности останавливаемся, не зная, как нам быть дальше.

– Кто там? – раздается вдруг голос с нар.

– Здравствуйте, – обращаемся мы как бы ко всем сразу.

– Заходите и дверь прикройте. Дует.

– Что, новенькие? Из училища? Располагайтесь!

Располагаемся на нарах. Кипятим воду для чая, готовимся к ужину.

Старожилы-резервисты интересуются: откуда мы, сколько времени учились, случалось ли бывать на фронте. Рассказывают о себе, о положении в частях действующей армии Волховского фронта.

15 февраля. Сразу после завтрака нас приглашают на специальное собеседование с опытными офицерами-фронтовиками.

– Как думаете, – спрашиваю я у своих, – о чем речь будет?

– Тут и думать нечего, – отвечает Саша Гришин, – предстоит выслушать очередную лекцию на одну из актуальных политических проблем.

– О патриотизме, – уточняет Федя Липатов, – о любви к Родине, о выполнении долга перед Отечеством! Тебе этого мало?

Собрали нас в соседней, очевидно, наиболее просторной избе. В двух угловых оконцах стекла. Народу собралось немало. Все курят, перекидываются словами, репликами, смеются. Протиснувшись, садимся на доске, перекинутой между скамейками. Ждем, что будет дальше. В углу, за столом, в полосе света, сидит ничем особенно не примечательный капитан, со спутанными на голове курчавыми волосами и сильными корявыми руками. Поначалу на этого капитана никто и внимания не обращал – все ждали лектора. Однако, когда все собрались, заговорил именно этот капитан. Смотрел он на слушателей исподлобья, положив на стол свои сильные, натруженные кулаки. Говорил голосом тихим, но густым и властным: