На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

Станционное здание разбито, и лишь одна только комната коменданта наскоро залатана и приведена в жилое и рабочее состояние. Тут имеется все: топчан коменданта, застланный синим байковым одеялом, телефоны и телеграф, почта и печка, сооруженная из огромной железной бочки. Кроме стола, намертво пришитого к стене, и колченогой табуретки, иной мебели тут нет, и мы размещаемся прямо на полу. Будучи в Тальцах, я через маленькое зеркальце набросал свой автопортрет и вот теперь упрашиваю коменданта отправить его бандеролью домой. Посмотрев рисунок, комендант сказал: «Ладно, сделаю. Получат твой портрет в полной сохранности».

Подошло время обеда, в желудке пусто, а не известно, придет эшелон через сутки или через десять минут. Комендант все куда-то бегает, суетится, с кем-то ругается по телефону, что-то отбивает морзянкой. Улучив момент, Володин спросил, можно ли нам приготовить что-либо из еды.

– Если есть что, варите, – буркнул комендант, – поезд будет не ранее ночи. А ко мне больше не лезьте. Без вас голова пухнет.

Продуктов у нас достаточно. В резерве выдали нам комсоставский доппаек: печенье, сахар, свиное сало, табак, консервы «лосось в собственном соку». Решаем варить пшенную кашу со свиным салом. На бочке, раскаленной докрасна, вода кипит моментально. Посолили, засыпали крупы. Через некоторое время пшено стало вылезать из посудины – сухое и разбухшее. Что делать? Пытаемся запихнуть его обратно – это плохо удается. Вода вся выкипела, выпрела. Вместо каши получается нечто спрессованное и до такой степени сухое, что встает колом в горле. Кое-как утолив голод, остаток каши раскладываем по котелкам и прячем в вещевой мешок. Было совсем темно, когда подошел состав, и мы погрузились.

– Где нам выходить? – спрашиваем у коменданта.

– До конца ехать! – отвечает комендант. – Дальше поезда не ходят. Да, вот что, – сказал после паузы, – вы это, того, ежели бомбить станут, так не забывайте, чему вас учили-то.

Эшелон наш, обычный воинский эшелон, состоит из товарных теплушек и открытых платформ с какими-то грузами, зачехленными брезентом. Продвигаемся в кромешной тьме: только искры из паровозной трубы отмечают наш путь. На станцию Глажево эшелон прибыл в одиннадцатом часу. Выходим. Кругом мрак. Где-то в отдалении урчат моторы и слышны крики людей. Слева – черный провал ночи. Справа – масса эшелона. Словно уставший, пыхтит паровоз, освещая под собою клочок земли оранжево-желтым отблеском из поддувала. Отойдя от эшелона, ощупью пересекаем железнодорожные пути и тотчас теряем ориентацию. Только должна же быть где-то и дорога. Идем в направлении, откуда доносятся голоса и матерщина. Идем, озираясь при каждом шорохе. И вдруг над самым ухом: «Чё рот раззявил, холера тя возьми, места другого не нашел?!» От удара в спину чем-то тяжелым я чуть было не полетел в снег. Какие-то люди протащили мимо что-то тяжелое и скрылись в темноте. «Неужели же они что-то видят?» Однако глаза постепенно привыкают к темноте и начинают различать поблизости силуэты каких-то огромных и бесформенных глыб чего-то светлого, выделяющегося из мрака. Подойдя ближе, мы убеждаемся в том, что это танки, вымазанные белой краской, а рядом люди в белых маскировочных балахонах.

– Скажите, – спрашиваю я громко, ни к кому конкретно не обращаясь, – как попасть на дорогу по направлению к деревне Оломна?

– Справочное бюро за углом, налево, возле гастронома, – услышали мы откуда-то сверху, и тотчас веселый дружный хохот окружил нас.

Смеемся и мы. Обижаться тут не на что. Ориентируясь с большей определенностью, идем вдоль колонны танков. Навстречу бежит офицер. Мы к нему:

– Нельзя ли с вами доехать до Оломны?

– На танках не положено, – бросил мимоходом и побежал дальше.

– Пошли пешком, – предложил кто-то, – два десятка верст – не расстояние.

– Куда идти-то?

– Дорога одна. Придем куда-нибудь.

– А и придем не туда, эка важность. Там-то уж наверняка укажут, куда нужно идти.

– Это точно! Идем-то ведь мы на фронт, на передовую. Не наоборот же!

Вопреки нашим опасениям, мы попали в указанное место и явились точно по назначению в срок, то есть 18 февраля 1943 года под утро прибыли в отдел кадров 54-й армии Волховского фронта, в деревню Оломна.

18 февраля. В сырых и туманных сумерках хмурого рассвета едва вырисовываются очертания деревенских построек. Безотрадная картина деревни прифронтовой полосы. Несмотря на то что избы заняты под армейские службы и в них живут военные люди, поражает ощущение какой-то общей пустоты и безлюдья. Дело, очевидно, в том, что военные сами по себе иноприродны деревне с ее мирным сельским укладом. Ушли жители, и развалилось хозяйство – оно не нужно военным и не поддерживается ими. Поэтому-то всюду разорение всего того, чем когда-то жила деревня.

Значительно позже, к своему удивлению, я обнаружил, что землянки переднего края имеют более обжитой вид, нежели брошенные жителями дома прифронтовых деревень, хотя бы и занятые под службы тыла.