На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

19 февраля. Проснулись мы всё в той же тьме. В землянке, однако, стало свободно. Оглянувшись, я убедился, что мы одни. С кем мы ночевали – неизвестно. Вещевой мешок колом давит в спину, лямки режут плечи. Изгибаясь, чтобы не удариться головой о накат, шарим по стенам в поисках выхода.

– Здесь! – крикнул Липатов и поднял полог из одеяла.

На улице совсем уже светло. Идет редкий снежок, медленно и нехотя опускаясь на землю. Из одной землянки в другую пробежал офицер в меховом жилете, в ватных штанах и ушанке. Мы к нему – товарищ, скажите.

– Ждите, – бросил на ходу, – вызовут. – И скрылся в проеме лаза.

Присели под сосной. Ждем. Через некоторое время из штабной землянки со стеклышком вышел средних лет представительный командир, как и все тут, в меховом жилете и ушанке, и направился прямо к нам, неся в руках какие-то бумаги. Мы поднялись с земли, отряхнулись и невольно приняли положение по команде «смирно».

– Здравствуйте, товарищи лейтенанты, – произносит он твердым, властным баритоном и представляется: – Майор Репин.

Почему Репин?.. Репин был художник, проносится в мозгу… Нет, не то… Ах да… На той табличке было написано: «Хозяйство Репина». Выходит, перед нами – командир полка майор Репин!

– Лейтенант Капустин кто? – слышу я голос майора Репина.

– Я! – И Женька выходит вперед.

– Так, – как бы что-то соображая, говорит командир полка, – во второй батальон. Лейтенанты Липатов и Николаев – в первый. Оружие и все, что положено, получите в службах тыла. Счастливо воевать. – И, пожав нам поочередно руки, повернулся и ушел к себе в землянку со стеклянным оконцем. Мы стоим, молча рассматриваем бумаги, стараясь разобраться в том, что там написано.

– Пошли, что ли? – услышали мы вопрос, исходящий от личности неопределенного звания и положения. На личности ватные штаны, валенки, телогрейка без каких-либо знаков различия и мятая шапка ушанка. И, не сказав более ни слова, личность пошла по извилистой тропинке, протоптанной в снегу. Молча, гуськом мы тронулись следом. Вокруг редкий березовый лес и мелколесье. Далеко ли мы отошли от штаба, сказать трудно, как наткнулись на странного человека, сидящего возле дерева. Провожатый наш прошел мимо. «Зачем в лесу, у дерева, сидит этот необычный человек?» – спрашиваю я как бы самого себя. В черных, густых и курчавых волосах – снег. Большой и горбатый нос, а в глазницах снег. Мундир серо-зеленого цвета, черные погоны с серебряным галуном. Ворот расстегнут, и там тоже снег. Ноги босые, а пальцы на морозе не красные, а бледно-восковые, и между ними снег. Останавливаемся. Федя Липатов бледнеет. Женька Капустин смотрит сумрачно и наконец спрашивает:

– Что это такое?

– Язык, – равнодушно отвечает проводник, – позавчера брали.

– Язык, – переспрашиваем мы, – а почему же он здесь?

– А куды ж его? – растерялся проводник. – Допросили и в расход, в Могилевскую губернию. Пошли, что ли?!

В тылы полка пришли во второй половине дня. Среди леса, повсюду, громоздятся груды каких-то тюков и ящиков. У коновязей стоят лошади, хрустя сеном. Суетятся и снуют туда-сюда старики-солдаты, похожие скорее на деревенских мужиков, нежели на бойцов регулярной армии. Тут же без всякой системы ютятся какие-то шалаши, палатки и балаганчики.

– Во табор-то, – смеется Женька Капустин.

– Все одно, что цыгане, – поддакивает Липатов.

Над землянками плывут струйки сизого дыма, а из-под навесов, сплетенных из лозняка с набросанными поверху ветками ельника и занавешенными сбоку от ветра одеялами и плащ-палатками, слышится стук молотков, скрежет напильников, смех и матерщина.

– Тут вот, – сказал проводник и остановился. – Только теперь обед у них. Обождать придется. Прощевайте, пошел я.

– Будь здоров, – ответили мы разом.

Пока есть время, решили и мы перекусить. Собственно говоря, мы даже и не завтракали сегодня. На бочке из-под мазута вскрыли банки с консервами, нарезали сала и стали есть. Зубы сводит от промерзшего лосося, сухари во рту будто инородное тело – кипятку взять негде, а кипятить некогда. Наконец к нам подошел начальник тыла – он сам так представился, фамилии не назвал.

– Продукты, товарищи командиры, у вас получены, – говорит деловито и авторитетно, – обмундирование проверим на месте через старшин. В артснабжении получите оружие и с темнотою – в батальоны. Вас проводят.

– А какой системы оружие? – интересуемся мы.

– Вон, трехлинейки. – И указал на штабель винтовок, сложенных неподалеку как дрова прямо на снегу. – Их отремонтировали, но вы проверьте.

– Нам положены пистолеты, а не винтовки.

– Мало ли, кому что положено. Пистолетов нет. Нет даже автоматов. Получим – выдадим. Берите винтовки и гранаты.

Делать нечего – стали выбирать. Одну пробую – не работает, другая – тоже. Наконец выбрал. Нужны патроны. Спрашиваю у солдата.

– Вон, в цинке, – отвечает лениво, – бери сколь надо.

Вспомнилось училище. Там мы отчитывались за каждую гильзу. А тут вон – патроны навалом. Собрались: на ремне подсумок и две гранаты-лимонки, за плечами мосинская трехлинейка, как в курсантские времена.