На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг.

В отделе кадров нас долго не задержали и быстро рассортировали по дивизиям. Группа, в которую вошли Володин, Капустин, Липатов и я, получила назначение в 311-ю стрелковую дивизию, штаб которой был расквартирован где-то в районе железнодорожной станции Жарок.

Простившись со спутниками, распределенными по другим дивизиям, мы отправились в путь. Погода стоит сырая и пасмурная. Быстро меркнет свет короткого зимнего дня. В отдел кадров штаба 311-й дивизии добрались засветло, часам к четырем. Отдали бумаги и стали ждать. Через некоторое время штабной офицер, деловой и представительный, сообщил нам, что документы наши оформят не раньше ночи. Посоветовав, где нам отдохнуть, офицер ушел, оставив нас в состоянии некоторого недоумения. Через час Капустина и Володина вызвали в политотдел для собеседования. Вернувшись из политотдела, Володин собрал вещи, простился с нами и ушел, сообщив, что он уже на месте. Остальным документы оформили к десяти часам вечера. Капустина, Липатова и меня направляют в 1069-й стрелковый полк (схема 1).

– Как туда добираться? – справляемся у представителя отдела кадров.

– По дороге прямо, – отвечает резко и скороговоркой, – она одна: полем через болото, дальше лесом и вправо – там поляна с ручьем, мост и остатки деревни. Затем опять поворот вправо. Доброго пути. – И ушел.

Вновь расходятся наши дороги. Прощаемся с товарищами по училищу. Теперь нас только трое – втроем и отправляемся в путь.

Сырая и гнетущая тьма ночи. Бредем по дороге – она действительно одна. Идем полем, и чувствуется, что дорога насыпная: вокруг – непролазные болота. До леса, судя по времени, расстояние около пяти километров. Лес, густой, высокий и мрачный, словно коридором сжимает дорогу. В обе стороны от дороги отходят боковые просеки и тропы. Иногда попадаются указатели: «Хозяйство Цешковского», «Медсанбат-3», «Хозяйство Шевгуна». Кто такие Цешковский и Шевгун и какие у них такие «хозяйства»? И где тот поворот, от которого нужно принимать вправо, чтобы попасть на поляну с ручьем и переправой? Перекинувшись вопросами, пошли дальше.

Откуда они взялись, мы так и не поняли, – налетели на нас с лаем легкие собачьи упряжки с санитарными волокушами. Вожак головной упряжки матерый черно-пегий кобель с хриплым рыком, не обращая на нас внимания, пролетел мимо. В волокушах раненые, укрытые одеялами и пристегнутые ремнями. Позади этого странного каравана на значительном расстоянии бежит девчонка-санитарка в шубе и валенках. Пока мы соображали: спросить бы дорогу – их и след простыл. Лишь как эхо, где-то сзади, слышался отдаляющийся надсадный собачий лай.

Как-то само собою вышли мы на нужную поляну, по которой, как выяснилось потом, текла речка Кородынка. Небо высвечивается то зеленым, то красным, а то вдруг и белым отсветом.

– Похоже, ракеты, – промолвил Липатов.

– Почему так бессистемно? – отозвался Капустин.

Действительно, подумал я, почему? В училище нам объясняли, что ракеты служат средством сигнала атаки или отхода.

– Непонятная иллюминация, – выразился я вслух.

Вскоре мы, однако, узнали, что немцы пускают ракеты просто-напросто ради освещения передовой – из опасения действия наших ночных поисковых групп.

Судя по времени, мы, должно быть, прошли уже километров пятнадцать. Глаза привыкли к темноте, а от ракетных зарниц бывает моментами даже светло.

По дороге, навстречу нам, идет пожилой солдат. Идет без оружия, руки в карманы. Мы останавливаем его и спрашиваем дорогу.

– А чё надо-то? – не вынимая рук из карманов, переспрашивает солдат. – Штаб полка, что ли? Так прошли. Туточки недалече, шагов с полета. Там часовой окликнет. – И пошел размашистой походкой, не обращая на нас более никакого внимания.

Вернулись несколько назад.

– Вот, – кричит Капустин, – табличка тут: «Хозяйство Репина». Может, это и есть то, что нам нужно?!

«Хозяйство Репина» действительно оказалось штабом 1069-го стрелкового полка. Мы остановились перед добротной землянкой со стеклышком в небольшом оконце. Кругом все по-хозяйски ухожено. Доложили дежурному по штабу.

– До утра отдыхайте, – сказал дежурный, забрав наши документы. – Эй, там, – крикнул в темноту, – часовой! Проводи командиров, покажи землянку.

Часовой лениво идет по тропе, останавливается, не доходя до землянки, молча тычет в нее пальцем и возвращается на прежнее место. Землянка победнее штабной. Вход завешен одеялом. Поднимаем полог – там черная дыра. Из дыры тянет теплом и запахом пота; слышится дружный храп и тяжкое дыхание с присвистом. Встав на колени, поочередно вползаем в дыру. Одеяло падает, и мы оказываемся в непроглядной тьме. Движение – и моя ладонь упирается во что-то мягкое и теплое.

– Ктой-то? – слышится испуганный голос.

– Тебе что, в душу твою мать, другой дороги нет, как по головам ходить?!

Молчим. Замолчала и землянка. Очевидно, тут это в порядке вещей. Падаем там, где кто нашел место, втиснувшись среди спящих. Полная непроглядная тьма и густой дружный храп. Засыпаем и мы, как были: в шинелях и шапках, с вещевыми мешками за спиной.