На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан

Он просто хотел щегольнуть своею интимностью с великим человеком и думал, что говорит приятную остроту.

— Я, точно, ждал вас с большим нетерпением, так как имею к вам очень интересное для меня дело. Вот, кстати, позвольте познакомить…

Молчаливый господин, сидевший в темном углу, при этом встал и подошел к разговаривающим.

Лампа осветила его своим ослепительным светом, и только тогда оказалось, что это еще очень молодой человек, с кроткими, вдумчивыми серыми глазами. В его лице не было ни кровинки, и он казался истощенным изнурительною болезнью.

— Мой двоюродный брат, Александр Михайлович Чебоксарский, — представил его хозяин.

— Очень, о-очень приятно. Давно пожаловали в наши края?

— Да, я здесь уже около двух недель.

— Из Петербурга?

— Да, я там и родился.

— Петербургский климат слабому человеку в осеннее время яд. Вы, кажется, нездоровы. Не грудь ли? Так для этого и здесь не хорошо. Вам бы в Ниццу или куда-нибудь дальше на юг.

— Куда нам! да я и не грудью… Катар внутренностей, говорят. Ничего почти есть не могу, кроме молока.

— Тсс… скажите! — проговорил Виктор Семенович с соболезнованием.

Юноша сел на рабочий табурет хозяина в своей старческой позе. Руки отвисли, как в изнеможении; сухие ноги вырисовывали какие-то острые, некрасивые углы.

Хозяин сказал полушепотом несколько слов Михнееву. Другие угадали или расслышали.

Взоры всех устремились вдруг на Чебоксарского с пристальным, недоброжелательным любопытством, словно на месте его вдруг оказался какой-нибудь редкостный и не совсем безопасный зверь.

— Любопытно, любопытно, — говорил Михнеев таким тоном, что всякому было ясно, что для него в этом новом знакомстве ни любопытного, ни приятного не предвидится ничего.

— Видите, — поспешил вмешаться хозяин, — мой двоюродный брат разработал проект нового электрического освещения. Я ведь сам немножко механик. Он мне всё подробно показывал. На мои глаза, кажется, хорошо. У него, само собою разумеется, ни средств, ни знакомств никаких.

— Что ж, время самое подходящее для крупного акционерного предприятия. На бирже застой полный. Капиталисты волками воют, не знают куда пристроить свои капиталы. — Проект, вы говорите, окончательно разработан с технической стороны?

— Даже до излишних тонкостей. Сидел я долго, и счастливо так случилось, что все нужные книги были со мною, а чертить и читать, спасибо, не мешали. Нового в моем проекте, во-первых, самое устройство фонаря, при котором совершенно устраняется перерывчатость света, как у Яблочкова. Но главное не то. Я думаю вздешевить световую единицу…

— Пожалуйста, не входите в технические подробности. Я должен вас предупредить, что не смыслю в них ни уха, ни рыла. Мое дело капиталистов найти.

— Да какие же это подробности? — удивленно спросил Чебоксарский, — ведь это коммерческая сущность дела. Весь вопрос электрического освещения сводится теперь к дешевизне, так чтоб конкуренция газом становилась невозможною. Яблочковская компания потому и лопнула, что газовое общество подрядилось поставлять городу равное количество световых единиц…

— Можете не трудиться и объяснять, почему лопнула Яблочковская компания. Je suis payé pour le savoir![80] Ха! Вы инженер!?

— Я учился полтора года в техническом училище, когда случилась эта история… Потом сидел… В это время я и разработал свой проект. С теоретической стороны всё безукоризненно. Это смело могу сказать, но только опытов не было возможности делать. Вопрос же о вздешевлении только и может считаться окончательно разрешенным после опытной проверки… Вы сами увидите…

— Что ж, и опытную проверку произведем. Суть всякого коммерческого дела — капиталистов найти. Прочее все, технические подробности там, опытные проверки — при деньгах это всё делается само собою. Можно видеть ваши чертежи?

Чебоксарский направился со свечою в темный угол мастерской и скоро вернулся с небольшим картоном, перевязанным накрест веревкою… Чертежи имели вид щегольской и мастерской. Тетради и листы с формулами и длинными рядами цифр выглядели внушительно. Михнеев рассматривал всё с большим вниманием.

— Мне нет дела, — сказал он, — до того, что адвокаты называют «дело по естеству». В этом я ровно ничего не смыслю. А форма ничего, хороша, показывать можно. Вы позволите мне взять с собою ваш проект?

— Конечно, с большим удовольствием.

— Позвольте кстати и адрес ваш записать.

Михнеев взял висевший на часовой цепочке золотой карандаш и стал в кармане искать записную книжечку.

— Да у меня и адреса никакого нет.

— Как это?

— Да очень просто: я ночую пока здесь, на диване, в мастерской Степана Васильевича.

— Хорошо. Так позвольте, какой нынче у нас день?

— Кажется, четверг; да четверг.

— Ну-с, так в будущий четверг, ровно через неделю наведайтесь ко мне, утром рано, так к одиннадцати часам. Кстати, позавтракаете со мною, запросто, без приглашения. Только когда звонить будете, дерните колокольчик так: раз, потом два раза скоро один за другим. Так: динь и динь-динь…

Виктор Семенович сделал пояснительный жест рукою.