На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан

— Без этого вам не отопрут. Когда войдете, не спрашивайте, дома ли? Я наверное буду дома. Спросите прямо: monsieur Victor, а то Жоржетка вас выпроводит: это тоже mot de passe[81]. В нашем положении без этого нельзя: ни минуты не было бы покоя. Надеюсь, через неделю уж буду в состоянии дать вам какой-нибудь ответ, а теперь могу только обещать, что не оставлю ваше дело без внимания.

IX

Гости не засиделись долго. Присутствие Чебоксарского сковало каким-то льдом даже добродушную словоохотливость Виктора Семеновича. Хозяин пошел их провожать, чтобы посмотреть нового рысака Михнеева. К тому же он чувствовал потребность освежиться, пройтись.

Вскоре в мастерской не осталось никого, кроме молодой американки и Чебоксарского. Она наскоро прибрала беспорядок, оставленный гостями. Он молча сел на свой диван в обычной своей старческой, утомленной позе.

— Какое же на вас впечатление произвел этот господин? — с участием спросила она его.

— А на вас?

— Не знаю, право, что и сказать. Вы, русские, такой мудреный народ. Впрочем, мне кажется, что он не дурной человек, и Stepan преувеличивает к нему свою антипатию. А для дел — это все говорят — лучше и нельзя найти monsieur Михнеева.

— Мне-то ведь и искать негде, да не всё ли равно, тот или другой?

— Конечно. Здесь у всех людей, которые делают дела, непременно есть что-то неприятное. — Скажите, вы будете ей писать?

— Непременно, сегодня же.

— Бедная женщина! Какою длинною покажется ей эта неделя!

— Едва ли длиннее предыдущих ста двух…

Американка с участием глядела на него несколько секунд, потом вздохнула и, с чувством пожав ему руку крошечною своею рукою, ушла в свою комнату и стала ложиться спать.

Оставшись один, Чебоксарский сел к столу и принялся писать длинное письмо, то безостановочно исписывая целую страницу, то останавливаясь и долго просиживая в раздумье.

Он не заметил, когда Калачев вернулся и остановился у портьеры из веревочного ковра, заменявшей входную дверь в мастерскую. Калачев долго и пристально вглядывался в лицо своего двоюродного брата, с которым он познакомился в первый раз в Париже, всего две недели тому назад. Рассматривал он его не столько с родственным интересом, сколько с вниманием наблюдателя, видевшего немало на своем веку. Вспомнил он и свою собственную молодость… И странно: глядя на это бледное лицо с темно-русыми волосами, нависшими над прямым лбом и окаймленное темноватою бородкою, — лицо, похожее на сотни хорошо знакомых ему лиц, он в первый раз понял жизненный смысл выражения, которое сам повторял двадцать раз и от других слыхал еще чаще: «поколение шестидесятых годов» и «нынешнее молодое поколение». Он доискивался, в чем же тут разница?..

Ему показалось, что он легко мог бы нарисовать одно и то же лицо с выражением шестидесятых годов и с тем, которое видел теперь на лице Чебоксарского; но словами выразить эту разницу, хоть бы только для самого себя понятным образом, он не сумел. И порешив, что над этим надо подумать, пошел в комнату жены, откуда раздавались мерные и частые удары хвостом о ночной стол ласкавшегося у кровати, довольного своею прогулкою, сеттера.

Уже раздеваясь, Степан Васильевич подумал про себя:

«Мне постоянно казалось, что выражение, которое встречаешь на лицах аскетов и монахов у старых итальянских и испанских мастеров, неестественно. Я прежде никогда на живом лице его не видал. А вот, если бы нарисовать лицо Чебоксарского совсем таким, как он теперь сидит там, то, пожалуй, вышло бы что-нибудь очень похожее»…

X

Отправившись по адресу письма Чебоксарского, мы очутились бы в одном из маленьких городов на французской границе. Он раскинулся подле большого озера, на обоих берегах узкой, но быстрой реки, которая, в самом центре его, с оглушительным шумом катит свои изумрудные волны. Его небольшие и, в архитектурном отношении, вовсе непримечательные здания тонут в зелени каштанов и плакучих ив, образующих на каждом шагу чрезвычайно красивые сочетания с подстриженными чинарами, елями и соснами самых разнообразных пород и видов. С двух сторон его опоясывают горы: на севере — ровная, сплошная цепь Юры, то дымчатая, исчезающая в сизом утреннем тумане, то темно-синяя, с яркою снежною каймою. На юге — причудливая стена альпийских островов. Когда осветится она лучами заходящего солнца, то раскинувшиеся по крутым ее склонам рощи кажутся бархатом, а голые известковистые прогалины горят червонным золотом.

Почтальон с письмом, за которым мы следуем, направляется в южный конец города, к большому зданию, стоящему в некотором отдалении, среди обширного пустыря. Трехэтажный дом за каменною оградою с чугунною решеткою, расположенный в виде буквы п, выстроен из серого камня, в простом флорентийском стиле, без колонн, портиков и других орнаментов и прикрас. Надпись над главным входом гласит, что это государственная лечебница.